Поколение героев
850
Руслан МУСИН, Павлодарская область
Папа родился в 1919 году, в 14–15 лет он остался сиротой. Добрые люди дали ему лошадь, он ездил в лес, собирал дрова и менял на еду. Частенько заглядывала бабушка Бибигуль, супруга Дакена Исина, жившего по соседству, они помогали чем могли.
Потом призвали в армию. Служил отец на разных фронтах и направлениях, от братьев и мамы я часто слышал про Ржев и блокадный Ленинград.
Он крайне редко рассказывал о той войне. Помню, говорил, что перед боем появлялся оглушающий гул, из-за рева ничего не было слышно. А после этого начинался артобстрел – небо становилось черным, земля вздымалась вверх, солнца не было видно.
Самолетов не боялись: если летят высоко, то мимо бомбят, а если низко, то можно было и подстрелить, что и делали при первой возможности. А вот танки наводили страх. Ужас охватывал солдат, особенно когда они ползли с той стороны в невиданном количестве, весь горизонт был занят танками и бронетехникой.
Мне всегда было интересно, как наши воины, можно сказать, голыми руками останавливали армады танков и бронетехники. По рассказам фронтовиков, в начале войны не хватало ни оружия, ни обмундирования, и кухня часто где-то запаздывала.
Отец рассказывал, что к нему всегда были приставлены два помощника, ночью они проползали на нейтральную полосу и маскировались среди убитых днем солдат и разбитой техники. А днем, когда немцы шли в наступление, пропускали их подальше и стреляли по танкам сзади, целясь по бакам с горючим, обезвреживая их таким образом – солярка попросту вытекала. Немецкие танки оставались посреди поля боя без горючего и становились легкой мишенью для нашей артиллерии и минометчиков. Вот так три года вылазок за передовую и десятки тихо обезвреженных танков, самоходок, другой бронетехники.
Так же поступали и под Ленинградом, только в зимнее время было тяжелее. Сидеть приходилось по трое суток, голодными, в холоде, спасала фляжка со спиртом, ею и грелись, курить-то нельзя было. А когда отходили, то их немцы накрывали минометами.
Это всего лишь малое из поведанного отцом, а рассказывал он, повторю, не очень охотно. Под Ржевом и Ленинградом получил три тяжелых ранения. В итоге в 1944 году оказался в госпитале в городе Чите. Оттуда поехал домой, умер в 1972 году, с памятью о той войне – осколками в теле. Вот так закончилась война для моего отца.
Мама рассказывала, как-то привезли в магазин мебель, шифоньеры, кажется, в шестидесятые годы – страшный дефицит. Сказали, что ветеранам-фронтовикам будут продавать. Мама попросила отца сходить в магазин, все же фронтовик. На что отец ответил: «Я за эти деревяшки не воевал, кто воевал за это, тот пусть идет и берет!» После этого мама никогда не обращалась к нему с подобными просьбами.
Я всегда поражаюсь нашим старикам, поколению фронтовиков. после пройденного и пережитого в ту страшную войну никто никогда не ныл, не плакал, не просил. Сосед у нас был Бат Кондрат, немец по национальности. отец очень уважительно относился к нему. Сосед приходил смотреть телевизор по вечерам. Не было никакой ненависти.
Помните и не забывайте то поколение, которое отдало свои жизни за нас. Знайте, как ковалась Победа! Какую цену мы заплатили за нее. Цените Победу и жизнь!
Потом призвали в армию. Служил отец на разных фронтах и направлениях, от братьев и мамы я часто слышал про Ржев и блокадный Ленинград.
Он крайне редко рассказывал о той войне. Помню, говорил, что перед боем появлялся оглушающий гул, из-за рева ничего не было слышно. А после этого начинался артобстрел – небо становилось черным, земля вздымалась вверх, солнца не было видно.
Самолетов не боялись: если летят высоко, то мимо бомбят, а если низко, то можно было и подстрелить, что и делали при первой возможности. А вот танки наводили страх. Ужас охватывал солдат, особенно когда они ползли с той стороны в невиданном количестве, весь горизонт был занят танками и бронетехникой.
Мне всегда было интересно, как наши воины, можно сказать, голыми руками останавливали армады танков и бронетехники. По рассказам фронтовиков, в начале войны не хватало ни оружия, ни обмундирования, и кухня часто где-то запаздывала.
Отец рассказывал, что к нему всегда были приставлены два помощника, ночью они проползали на нейтральную полосу и маскировались среди убитых днем солдат и разбитой техники. А днем, когда немцы шли в наступление, пропускали их подальше и стреляли по танкам сзади, целясь по бакам с горючим, обезвреживая их таким образом – солярка попросту вытекала. Немецкие танки оставались посреди поля боя без горючего и становились легкой мишенью для нашей артиллерии и минометчиков. Вот так три года вылазок за передовую и десятки тихо обезвреженных танков, самоходок, другой бронетехники.
Так же поступали и под Ленинградом, только в зимнее время было тяжелее. Сидеть приходилось по трое суток, голодными, в холоде, спасала фляжка со спиртом, ею и грелись, курить-то нельзя было. А когда отходили, то их немцы накрывали минометами.
Это всего лишь малое из поведанного отцом, а рассказывал он, повторю, не очень охотно. Под Ржевом и Ленинградом получил три тяжелых ранения. В итоге в 1944 году оказался в госпитале в городе Чите. Оттуда поехал домой, умер в 1972 году, с памятью о той войне – осколками в теле. Вот так закончилась война для моего отца.
Мама рассказывала, как-то привезли в магазин мебель, шифоньеры, кажется, в шестидесятые годы – страшный дефицит. Сказали, что ветеранам-фронтовикам будут продавать. Мама попросила отца сходить в магазин, все же фронтовик. На что отец ответил: «Я за эти деревяшки не воевал, кто воевал за это, тот пусть идет и берет!» После этого мама никогда не обращалась к нему с подобными просьбами.
Я всегда поражаюсь нашим старикам, поколению фронтовиков. после пройденного и пережитого в ту страшную войну никто никогда не ныл, не плакал, не просил. Сосед у нас был Бат Кондрат, немец по национальности. отец очень уважительно относился к нему. Сосед приходил смотреть телевизор по вечерам. Не было никакой ненависти.
Помните и не забывайте то поколение, которое отдало свои жизни за нас. Знайте, как ковалась Победа! Какую цену мы заплатили за нее. Цените Победу и жизнь!
