Пятьдесят минут и целая жизнь
1351
Галия ШИМЫРБАЕВА, Алматы
– Как многие дети моего поколения, я еще в школе захотел пойти в авиацию, – рассказывает Халық қаhарманы Дмитрий Родин. – Это, видимо, влияние отца. Он хотел, но не стал летчиком. Школу я окончил в 1978 году, там же сдал экзамены в Саратовское летное училище, медкомиссию прошел в Алматинском аэропорту. Не знаю, как сейчас, но в те годы у будущего летчика должны были идеально совпадать и физическая подготовка, и «голова» – знания.
Позже мне приходилось летать на разных авиалиниях, в том числе и международных. А сразу после училища меня направили в Гурьев. Самолет для начинающего летчика – это сложная игрушка, которую хочется освоить. У меня достаточный опыт по этой части. Работая в академии гражданской авиации в Алматы, умудрился обучать летать даже школьников. Глядя на них, вспоминал себя в их возрасте – такой же желторотый романтик. Вначале просто интересно управлять огромным воздушным судном. Ощущение максимальной ответственности пришло, когда стал командиром экипажа и когда появились собственные дети.
– Каким вам запомнился тот день – 27 марта, когда сажали самолет без передней опоры?
– Да все было как обычно, никаких предчувствий. Нестандартная ситуация может быть на любом виде транспорта – автобусе, метро, такси, своей машине. И никто при этом не задумывается о возможности аварии, хотя автомобильных катастроф гораздо больше, чем самолетных. Авиация – вообще один из самых безопасных видов транспорта. Просто всех пугает то, что людей гибнет сразу много.
В тот день вылетали в 6 утра из Астаны в Кызылорду. Проснулись, позавтракали, поехали в аэропорт, прошли медкомиссию. Я со вторым пилотом зашел в кабину, полетели. В Кызылорде выгрузили пассажиров. Заправились. Посадили пассажиров до Астаны. Полетели. Все работало, все крутились. Как говорят в таких случаях, ничто не предвещало беды. О том, что происходит что-то не так, узнали на этапе захода на посадку. Основные стойки шасси выпустились, о чем сообщил зеленый свет лампочек, а вот лампочка передней стойки не загорелась.
Правила – как нужно действовать – у нас расписаны практически на все случаи. Однако предпринятые соответственно им действия не привели к результату. И я принял решение садиться без передних колес. Второй пилот Вадим Смеречанский – молодец! Он повел себя, как положено, без истерик. Наверное, по-другому и быть не могло. Вадим – династийный летчик, фамилия Смеречанских в казахстанском авиационном мире хорошо известна. У него и дед летал, и отец (мой друг, между прочим) – тоже.
Сейчас сложно вспоминать и рассказывать о том дне, но если коротко, все нестандартные моменты у пилотов отточены на тренажерах. В ситуации с отказом переднего шасси сверхординарным для нас было только то, что за время эксплуатации голландских самолетов марки Fokker 100 такое было впервые. Представители завода-производителя после признали, что случившееся – результат конструктивного производственного дефекта, не предусмотренного на этапе разработки. Сейчас тот самолет списан, на нем уже не летают.
– О чем вы думали, когда жизнь стольких людей зависела от вас?
– Только о том, что буду делать в следующую секунду. О пассажирах, о себе, о родных забыл вообще.
– А пассажиры знали о той нештатной ситуации?
– Поскольку мы выполняли аварийную посадку без передней опоры, и самолет бесконечно (аварийная посадка заняла 50 минут) кружил над аэродромом, то они, естественно, почувствовали это. Поведение пассажиров в таких случаях зависит от того, как поведет себя бригада бортпроводников. А они все сделали правильно. Перед этим я вызвал старшего бортпроводника Жадыру Мударисову, предупредил ее, что будем сажать самолет без передней «ноги». На лице у девушки мелькнул испуг, но она быстро взяла себя в руки и пошла готовить свою команду. Бортпроводники во главе с ней проинформировали людей о нестандартной посадке, показали им, как нужно сидеть и что нужно снять с себя. Со стороны посмотреть – все, наверное, происходило как в кинофильмах.
– После посадки все, наверное, кинулись к вам с благодарностями?
– Я ни одного пассажира не видел с тех пор. Как только самолет приземлился, бортпроводники и второй пилот стали помогать им выгружаться. Требования в таких случаях жесткие – эвакуация и посадка в автобусы прошли за 90 секунд. А я в это время находился в кабине. Все вроде хорошо закончилось, а у меня – чувство досады. Я знал, что сейчас начнется расследование. Знаю, как это обычно проходит. Сам в советское время работал в инспекции Казахского управления гражданской авиации. Бесконечные допросы... Но в нашем случае все оказалось лучше, чем я думал. В тот же день меня вызвали в транспортную прокуратуру, допросили, и больше я на встречи с прокурором не ходил.
– Экипаж был представлен к наградам. Чем вам запомнилась церемония награждения?
– Тем, что она прошла в достаточно раскрепощенной обстановке. На фуршете с шампанским я решил передать Президенту модель самолета нашей авиакомпании. Улучив момент, обратился к нему: «Нурсултан Абишевич, я хотел бы вас попросить…» Президент отреагировал мгновенно: «Что? Шампанского недостаточно?» И – удивительно, после этой шутки напряжение как рукой сняло.
– Кто из близких позвонил вам в тот день первым?
– Не помню. Сам я первым делом после посадки позвонил президенту авиакомпании, а дальше пошли звонки уже мне. Лешка (я так называю супругу Алену) узнала о случившемся от знакомых. Она сама 25 лет провела в воздухе стюардессой, знала, что меня будут допрашивать, но ахов и охов с ее стороны не было. Спросила: «Ты как?! Жив? Держись там». Ну а потом – все как всегда: «Когда вернешься домой?»
– В те дни все восхищались вашим профессионализмом. Только один блогер заявил, что награждать экипаж не за что, он, мол, выполнял свою работу.
– Второй пилот, конечно, возмущался его выпадом, а по мне – ну подумаешь, нашелся один такой, кто обесценил нашу работу. Да пусть даже и два, и три. Коль они считают себя самыми умными, флаг им в руки. Ход жизни от таких выпадов не останавливается...
– Одной из причин всех авиакатастроф, по мнению экспертов, является переутомление пилотов, из которых менеджеры авиакомпании стараются выжать максимум возможного.
– Мы действительно работаем по максимуму, но сказать, что существует особое перенапряжение, – такого нет. Все наши рейсы строятся согласно тем документам, которые существуют.
– Пилоты уходят на пенсию на общих основаниях – в 63 года. Как вы к этому относитесь?
– Мне лично хотелось бы этот момент – выход на пенсию – немного оттянуть. Но если уж выйду на нее, постараюсь больше не связываться с авиацией. Там нужно или летать, или сразу рубить концы, то есть из сердца вон, с глаз долой.
– Все мы родом их детства. Читатель, памятуя об этом, хочет знать о ваших корнях.
– Мама у меня педагог по профессии. Я ее редко видел дома, она все время пропадала на работе. Отец, инженер-строитель Олег Дмитриевич Родин, всю жизнь строил дома в Алма-Ате. Когда он их сдавал, наверх затаскивались специальные аппараты, которые раскачивали дом так, словно идет 8-балльное землетрясение. Пятиэтажки, бывало, отклонялись от оси на 20 сантиметров, а отец в такие моменты стоял на последнем этаже в проеме двери. Потом я узнал, что этого по инструкции делать нельзя, это опасно, но он привык отвечать за свою работу.
– Какой бы совет вы дали тем, кто воспитывает детей, в первую очередь сыновей.
– Я не знаю таких советов. Да и неблагодарное это дело – давать их. Каждый считает, что он сам знает, как воспитывать свое чадо. Разве что могу рекомендовать чаще быть с ребенком и негромко воспитывать собственным примером, как это делал мой отец. Когда я учился в старших классах, он привел меня на летних каникулах к себе на стройку разнорабочим. Вот там-то я и увидел, как он испытывает свои дома на прочность. Отец для меня и так всегда был примером, но в те дни его авторитет в моих глазах вырос еще больше. А мой собственный сын вырос, можно сказать, без отца. Я ведь полжизни провел в командировках. Он видел меня, когда я прилетал. Это не очень хорошо, наверное. Теперь вот, пусть и поздно, но пытаюсь наверстать упущенное: работаю так, чтобы утром улетел, а вечером был уже дома, с семьей.
– Кто-то из ваших детей пошел в авиацию?
– Нет, не пошли, и я не расстроен.
– Ну а чем вы занимаетесь в свободное время?
– Я по натуре лентяй и, честно говоря, ничем не занимаюсь. Читаю книжки, с возрастом все больше серьезные, не детективы во всяком случае. Кино люблю разное, но сериалы перестаю смотреть после 6–7 серии. Коренной алматинец с дореволюционными корнями, люблю гулять по старому городу. Хожу на базар. Сам выбираю мясо. Как все нормальные люди, в праздник и после работы позволяю себе иногда рюмочку. Сразу хочу отсечь разговоры о том, что, мол, пилоты выпивают во время полета, чтобы снять стресс. Болтовня! По крайней мере, я такого ни разу на своей практике не встречал.
Позже мне приходилось летать на разных авиалиниях, в том числе и международных. А сразу после училища меня направили в Гурьев. Самолет для начинающего летчика – это сложная игрушка, которую хочется освоить. У меня достаточный опыт по этой части. Работая в академии гражданской авиации в Алматы, умудрился обучать летать даже школьников. Глядя на них, вспоминал себя в их возрасте – такой же желторотый романтик. Вначале просто интересно управлять огромным воздушным судном. Ощущение максимальной ответственности пришло, когда стал командиром экипажа и когда появились собственные дети.
– Каким вам запомнился тот день – 27 марта, когда сажали самолет без передней опоры?
– Да все было как обычно, никаких предчувствий. Нестандартная ситуация может быть на любом виде транспорта – автобусе, метро, такси, своей машине. И никто при этом не задумывается о возможности аварии, хотя автомобильных катастроф гораздо больше, чем самолетных. Авиация – вообще один из самых безопасных видов транспорта. Просто всех пугает то, что людей гибнет сразу много.
В тот день вылетали в 6 утра из Астаны в Кызылорду. Проснулись, позавтракали, поехали в аэропорт, прошли медкомиссию. Я со вторым пилотом зашел в кабину, полетели. В Кызылорде выгрузили пассажиров. Заправились. Посадили пассажиров до Астаны. Полетели. Все работало, все крутились. Как говорят в таких случаях, ничто не предвещало беды. О том, что происходит что-то не так, узнали на этапе захода на посадку. Основные стойки шасси выпустились, о чем сообщил зеленый свет лампочек, а вот лампочка передней стойки не загорелась.
Правила – как нужно действовать – у нас расписаны практически на все случаи. Однако предпринятые соответственно им действия не привели к результату. И я принял решение садиться без передних колес. Второй пилот Вадим Смеречанский – молодец! Он повел себя, как положено, без истерик. Наверное, по-другому и быть не могло. Вадим – династийный летчик, фамилия Смеречанских в казахстанском авиационном мире хорошо известна. У него и дед летал, и отец (мой друг, между прочим) – тоже.
Сейчас сложно вспоминать и рассказывать о том дне, но если коротко, все нестандартные моменты у пилотов отточены на тренажерах. В ситуации с отказом переднего шасси сверхординарным для нас было только то, что за время эксплуатации голландских самолетов марки Fokker 100 такое было впервые. Представители завода-производителя после признали, что случившееся – результат конструктивного производственного дефекта, не предусмотренного на этапе разработки. Сейчас тот самолет списан, на нем уже не летают.
– О чем вы думали, когда жизнь стольких людей зависела от вас?
– Только о том, что буду делать в следующую секунду. О пассажирах, о себе, о родных забыл вообще.
– А пассажиры знали о той нештатной ситуации?
– Поскольку мы выполняли аварийную посадку без передней опоры, и самолет бесконечно (аварийная посадка заняла 50 минут) кружил над аэродромом, то они, естественно, почувствовали это. Поведение пассажиров в таких случаях зависит от того, как поведет себя бригада бортпроводников. А они все сделали правильно. Перед этим я вызвал старшего бортпроводника Жадыру Мударисову, предупредил ее, что будем сажать самолет без передней «ноги». На лице у девушки мелькнул испуг, но она быстро взяла себя в руки и пошла готовить свою команду. Бортпроводники во главе с ней проинформировали людей о нестандартной посадке, показали им, как нужно сидеть и что нужно снять с себя. Со стороны посмотреть – все, наверное, происходило как в кинофильмах.
– После посадки все, наверное, кинулись к вам с благодарностями?
– Я ни одного пассажира не видел с тех пор. Как только самолет приземлился, бортпроводники и второй пилот стали помогать им выгружаться. Требования в таких случаях жесткие – эвакуация и посадка в автобусы прошли за 90 секунд. А я в это время находился в кабине. Все вроде хорошо закончилось, а у меня – чувство досады. Я знал, что сейчас начнется расследование. Знаю, как это обычно проходит. Сам в советское время работал в инспекции Казахского управления гражданской авиации. Бесконечные допросы... Но в нашем случае все оказалось лучше, чем я думал. В тот же день меня вызвали в транспортную прокуратуру, допросили, и больше я на встречи с прокурором не ходил.
– Экипаж был представлен к наградам. Чем вам запомнилась церемония награждения?
– Тем, что она прошла в достаточно раскрепощенной обстановке. На фуршете с шампанским я решил передать Президенту модель самолета нашей авиакомпании. Улучив момент, обратился к нему: «Нурсултан Абишевич, я хотел бы вас попросить…» Президент отреагировал мгновенно: «Что? Шампанского недостаточно?» И – удивительно, после этой шутки напряжение как рукой сняло.
– Кто из близких позвонил вам в тот день первым?
– Не помню. Сам я первым делом после посадки позвонил президенту авиакомпании, а дальше пошли звонки уже мне. Лешка (я так называю супругу Алену) узнала о случившемся от знакомых. Она сама 25 лет провела в воздухе стюардессой, знала, что меня будут допрашивать, но ахов и охов с ее стороны не было. Спросила: «Ты как?! Жив? Держись там». Ну а потом – все как всегда: «Когда вернешься домой?»
– В те дни все восхищались вашим профессионализмом. Только один блогер заявил, что награждать экипаж не за что, он, мол, выполнял свою работу.
– Второй пилот, конечно, возмущался его выпадом, а по мне – ну подумаешь, нашелся один такой, кто обесценил нашу работу. Да пусть даже и два, и три. Коль они считают себя самыми умными, флаг им в руки. Ход жизни от таких выпадов не останавливается...
– Одной из причин всех авиакатастроф, по мнению экспертов, является переутомление пилотов, из которых менеджеры авиакомпании стараются выжать максимум возможного.
– Мы действительно работаем по максимуму, но сказать, что существует особое перенапряжение, – такого нет. Все наши рейсы строятся согласно тем документам, которые существуют.
– Пилоты уходят на пенсию на общих основаниях – в 63 года. Как вы к этому относитесь?
– Мне лично хотелось бы этот момент – выход на пенсию – немного оттянуть. Но если уж выйду на нее, постараюсь больше не связываться с авиацией. Там нужно или летать, или сразу рубить концы, то есть из сердца вон, с глаз долой.
– Все мы родом их детства. Читатель, памятуя об этом, хочет знать о ваших корнях.
– Мама у меня педагог по профессии. Я ее редко видел дома, она все время пропадала на работе. Отец, инженер-строитель Олег Дмитриевич Родин, всю жизнь строил дома в Алма-Ате. Когда он их сдавал, наверх затаскивались специальные аппараты, которые раскачивали дом так, словно идет 8-балльное землетрясение. Пятиэтажки, бывало, отклонялись от оси на 20 сантиметров, а отец в такие моменты стоял на последнем этаже в проеме двери. Потом я узнал, что этого по инструкции делать нельзя, это опасно, но он привык отвечать за свою работу.
– Какой бы совет вы дали тем, кто воспитывает детей, в первую очередь сыновей.
– Я не знаю таких советов. Да и неблагодарное это дело – давать их. Каждый считает, что он сам знает, как воспитывать свое чадо. Разве что могу рекомендовать чаще быть с ребенком и негромко воспитывать собственным примером, как это делал мой отец. Когда я учился в старших классах, он привел меня на летних каникулах к себе на стройку разнорабочим. Вот там-то я и увидел, как он испытывает свои дома на прочность. Отец для меня и так всегда был примером, но в те дни его авторитет в моих глазах вырос еще больше. А мой собственный сын вырос, можно сказать, без отца. Я ведь полжизни провел в командировках. Он видел меня, когда я прилетал. Это не очень хорошо, наверное. Теперь вот, пусть и поздно, но пытаюсь наверстать упущенное: работаю так, чтобы утром улетел, а вечером был уже дома, с семьей.
– Кто-то из ваших детей пошел в авиацию?
– Нет, не пошли, и я не расстроен.
– Ну а чем вы занимаетесь в свободное время?
– Я по натуре лентяй и, честно говоря, ничем не занимаюсь. Читаю книжки, с возрастом все больше серьезные, не детективы во всяком случае. Кино люблю разное, но сериалы перестаю смотреть после 6–7 серии. Коренной алматинец с дореволюционными корнями, люблю гулять по старому городу. Хожу на базар. Сам выбираю мясо. Как все нормальные люди, в праздник и после работы позволяю себе иногда рюмочку. Сразу хочу отсечь разговоры о том, что, мол, пилоты выпивают во время полета, чтобы снять стресс. Болтовня! По крайней мере, я такого ни разу на своей практике не встречал.
