Такое родство незыблемо

В жизни Висана были и родные, и приемные родители. Так случилось по воле судьбы, уготовившей для его семьи, как и для тысяч семей чеченцев и ингушей, да что там говорить – для миллионов советских граждан, жестокую участь: пройти через жернова сталинских политических репрессий. – Трагедия, замешанная на страданиях, гибели невинных людей, на слезах женщин и детей, превратившая страну в огромный концлагерь, напрямую или косвенно коснулась всего народа. Но народ, не сломленный горем и утратами, строил ДнепроГЭС, Магнитку, Комсомольск-на-Амуре, побеждал на фронтах Великой Отечественной, в общем, продолжал самоотверженно трудиться на патриотическом энтузиазме: «Жила бы страна родная, и нету других забот»! Такими энтузиастами были и мои родители. Родные и приемные, – рассказывает В. Мигаев. ...Его воспоминания о родных отце и матери смутны и отрывис­ты. В большей степени со слов родственников знает: предки жили высоко в горах, в ауле Тусхарой, куда в свое время не смогли добраться конницы Чингисхана. Отсюда можно дотянуться рукой до седой вершины Казбека, здесь начинает свой бурный поток строптивый Аргун. Красотой и величием природы этих мест, равно как и статью, благородством горцев, восхищались французский романист Александр Дюма-отец и «золотой голос» России Федор Шаляпин. – У деда была большая семья – четверо сыновей и четыре дочери. Вторым в семье был мой отец. Жизнь в горах была нелегкой, обрабатывать землю, сеять и убирать урожай приходилось вручную, всей семьей. Дети рано взрослели, разделяя с родителями заботы по хозяйству. В сентябре 1914 года мой отец Бисана вместе с другими односельчанами ушел добровольцем в армию. Вернулся к концу Гражданской войны, когда в родных мес­тах уже устанавливалась Советская власть. В начале тридцатых был председателем тусхароевского сельсовета. На его плечи легла работа по коллективизации, сбору налогов, изъятию оружия у населения, выявлению случаев саботажа, создания колхозов. Вся эта деятельность пришлась уже на годы начала репрессий. Но тогда бог миловал отца, честно и добросовестно выполнявшего свой долг, всего себя посвящавшего делу... Женился он поздно, потому, как теперь понимаю, что в любой момент жена могла стать вдовой, а дети – сиротами. Когда началась Великая Отечественная война, занялся добровольческой деятельностью – помогал призыву населения в трудармию, организовывал помощь фронту. День 23 февраля 1944 года стал «черным» для нашей семьи, как и для всех представителей чеченского и ингушского народов. В результате массовой высылки, которой руководил лично Лаврентий Берия, мы оказались в колхозе им. К. Маркса Кармакчинского района Кзыл-Ординской области Казахской ССР, где осенью того же года от голода и холода мои родители – Бисана Мигаев и Зайнат Мехтиева – погибли. Меня председатель колхоза Шаймерден Шегебаев нашел в землянке, где я лежал в мокрой постели, прильнув к окоченевшей груди матери. Родителей похоронили старики, а у меня с тех пор началась другая жизнь... – продолжает аксакал. В доме Шаймердена Шеге­баева мальчика окружили теплом и заботой. Домашняя обстановка, дос­таток и уют способствовали его быс­трому восстановлению. Вскоре он начал понимать казахский язык, ставший для него родным на всю жизнь. Отправляясь по делам, председатель часто брал его с собой, сажая верхом на коня впереди себя, давал поручения, которые Висан старался выполнить быстро и аккуратно. – Меня волновал вопрос: как называть нового отца? Однажды, когда он возился с седлом, я импульсивно окликнул его: «Коке!»... Он обернулся, посмотрел на меня и сказал только: «Подойди ко мне!». Обнял, погладил по голове и отпус­тил. О чем в это время думал коке, знает лишь Аллах. Родных детей у него тогда еще не было... Вскоре у меня появился личный конь с седлом. С тех пор отец все время держал меня при себе. Целыми днями мы объезжали бригады, полевые станы, рисовые чеки. Домой возвращались за полночь. И так ежедневно: весной, летом, осенью. Откуда он черпал энергию? Не знаю. Ведь был участником вой­ны, комиссованым из армии по причине ранения. Но работал на износ, понимая свою ответственность перед страной и народом, перед партией. Он был удивительным, очень требовательным и высоконравственным человеком. С первой женой Шаймерден развелся, и некоторое время мы жили вдвоем. Однажды он обнял меня и сказал: «Я привел нам маму, теперь нам будет хорошо». Кели, так звали новую супругу отца, оказалась доброй, ласковой, нежной матерью. Она заботилась обо мне, а я помогал ей по дому, что очень ее радовало. Но, видимо, счастье никогда не бывает долгим. Вскоре и коке попал под репрессивную машину, его посадили по навету. Оставшись вдвоем с мамой, мы переехали в районный центр Джусалы. Но, опасаясь за мою судьбу в качестве сына «врага народа», она вынуждена была определить меня в детский дом. Расставались со слезами, мама не надеялась на скорое возвращение Шаймердена... По прошествии времени меня отыскали родственники родного отца и забрали из детдома в Акмолинск, после чего связь с новой семьей прервалась на долгие годы. Лишь спустя много лет я узнал, что коке, слава богу, вернулся домой живым и здоровым и так же, как прежде, с головой окунулся в работу. Более того, за выдающиеся показатели по выращиванию риса он был представлен к высоким государственным наградам – ордену Ленина и званию Героя Социалистического Труда. Орден Ленина Шаймердену вручили, а в звезде Героя отказали по номинальному мотиву: был судим. Так, без поправки на царившую в стране в эпоху тоталитаризма «традицию» повального доносительства, на трусость, ненависть и зависть, которые правили бал в чиновничьих кабинетах, моему отцу Шаймердену Шегебаеву, отдавшему все силы, знания и опыт своей стране, было отказано в заслуженной награде... Он честно и достойно прожил жизнь, создав замечательную семью, оставив после себя добрую память. Священную память о своем приемном отце храню и я – ребенок, которого он спас от неминуе­мой смерти. Свидетельством тому – эта моя исповедь, дань сыновней любви и уважения к его памяти. Думая о своих родителях, я вспоминаю строки Н. Некрасова: «Природа-мать! Когда б таких людей ты иногда б не посылала миру, Заглохла бы нива жизни». И еще хотел бы добавить вот что. В священном Коране сказано: человек, накормивший нищего, путника, сироту, попадет в рай. Мой приемный отец, казах Шаймерден, спас от гибели чеченского ребенка-сироту, растил его, содержал, ухаживая как за родным сыном. В моем понимании это подвиг, за свое спасение я буду благодарен ему всю жизнь. Но мне бы хотелось, чтобы эта благодарность имела и какое-то конкретное выражение: через вашу газету мы, родные дети Шаймердена Шегебаева и ваш покорный слуга, хотим поднять вопрос о восстановлении исторической справедливости: о вручении нашему отцу заслуженной награды – звезды Героя Социалистического Труда посмерт­но... – такими словами завершает рассказ мой собеседник. ...Наше знакомство с Висаном Мигаевым состоялось на одном из мероприятий в Москве с учас­тием представителей казахской диаспоры. Тогда же он и поведал мне историю своей жизни. Но позже, уже в процессе работы над материалом, довелось пообщаться и с другими ее действующими лицами. Сын Шаймердена Шегебаева Сахи, направляя мне фотографии из семейного архива, сопроводил их письмом следующего содержания: «Виса-ага нашел нас в 2011 году. Наш отец умер еще 1979 году, но люди его до сих пор помнят, даже в районном центре, где живут несколько семей чеченцев, к которым обратился ага. К этому времени и матери не было в живых. Но, помню, и отец, и мать, время от времени говорили про нашего Виса-ага, что есть у нас такой брат и может явиться со дня на день… Отец освободился 1958 году и сразу – в работу с головой, не сломившись, это я сейчас понимаю! Вы, думаю, тоже можете живо представить, каково ему пришлось: был в ауле джигитом номер один, а вернулся «врагом народа», фигурой с отрицательным индексом. А ведь помимо сочувствовавших односельчан его «ожидала» и вся свора доносчиков! К тому же и в роду он остался один – его единственный младший брат Шайменали пропал без вести в 1944-ом в Сталинграде. Отцу нужно было вновь своей жизнью и работой доказывать, кто он есть. Думаю, этого он с лихвой добился – никто и ничто не смогло свернуть его с честного жизненного пути, с пути высокой нравственности и морали. Он умер на 71 году жизни, а с кетпеном (орудие рисовода) не расставался буквально до последнего дня… Обычно когда человек взрослеет, он внутренне отца как бы перерастает, начинает называть его «шал», «старик» и так далее. А мой отец для меня все больше и больше «Отец» и «Учитель» с заглавной буквы! …Для меня не столь важно восстановление исторической справедливости, сколь человеческой. Но, раз так хочет Виса-ага, значит так и надо – он старший! К тому же он отца любит больше всех, я это чувствую. Значит, это священно для него, и, следовательно, для нас всех, Шегебаевых», – написал Сахи. А завершил он свое послание неформальным вопросом: «Правда, он (Висан) похож на нас»? Пользуясь случаем, отвечаю публично: правда, Сахи, похож! Как бывают похожи люди светлые, с добрым сердцем и чистым разумом, которых понятия чести, долга, справедливости роднят более чем кровные узы. Такое родство незыблемо, неразрывно, не подвластно влиянию факторов времени и расстояний...

Ольга КАЗАНЦЕВА, Москва