Три родины и одна любовь Лаки Кесоглу
1906
Галия ШИМЫРБАЕВА
– У меня три родины, а любовь одна, – говорит легенда казахстанской эстрады. – В Казахстане я состоялся как человек и как артист. Здесь я занимаюсь любимым делом, здесь живут мои друзья и поклонники.
Сегодня народный артист, лауреат Госпремии РК возглавляет организованную им в 2010 году кафедру эстрадного искусства в академии искусств имени Жургенова. Что касается творческой жизни, то она сейчас у него, может быть, не столь бурная, какой была совсем еще недавно, когда концерты бывали расписаны на год вперед, но певец не оставил сцену.
– В чем же, Лаки Константинович, секрет вашего творческого долголетия? В ежедневных занятиях?
– Есть такое понятие – профессионал. Выходя на сцену, он не думает о том, сможет или не сможет взять ноту, потому что о своем голосе он знает все. А потом надо жанры все-таки разделять. В отличие от оперы эстрада не требует ежедневных изнурительных занятий для поддержания певческого тонуса, тем более что я, занимаясь со студентами, нахожусь в постоянном тренаже. Если же предстоит какая-то запись (сейчас это случается все реже), проверяю голос за инструментом.
А вообще голос, этот Богом данный инструмент, кому-то служит долго, кому-то – мало. Единственный способ сохранить его как можно дольше – режим. Но ко мне это не относится, с меня молодым нельзя брать пример, потому что я делаю все наоборот. Недаром мои коллеги говорят, что у меня луженая глотка. Я пью холодную воду, ем очень острую пищу и при этом не страдаю горловыми заболеваниями – ангиной, ларингитом, фарингитом. Думаю, что, помимо родительских генов, это еще и результат ежегодных поездок к морю. Купаясь там, я всегда полощу горло морской водой. Правда, когда на Кипре решил проделать то же самое, то в горле два дня стоял ком: в Средиземном море не соленая, а пересоленная вода.
– То, что вы сын репрессированного грека, как-то отразилось на вашей певческой судьбе?
– Это тяжело отразилось на быте нашей семьи, но не на моей карьере. Мне было 10 лет, когда из эшелона, в котором везли депортированных греков, нас всех выбросили на станции Тимур Шаульдерского (ныне Кызылкумского) района Южно-Казахстанской области. Поселили в отделении какого-то колхоза в убогих хижинах. Первое, что сделали наши родители, – начали рыть колодец, а до этого брали воду из мутного арыка.
Потом разрешили переезд в более благоустроенные места. Отец, мастеровой человек, сумел найти работу в Туркестане. Когда в 1961 году греков реабилитировали, мои родители вернулись на Кавказ. А я уже учился в Чимкенте, бывал у них только наездами. Дальше – консерватория, карьера, женитьба…
Мне трудно объяснить – почему, но желание стать певцом появилось еще в те годы, когда наша семья жила в Туркестане. Я бежал к радио, как только начинались музыкальные передачи, не пропускал ни одного музыкального фильма в местном кинотеатре. Первый раз я вышел на сцену в школе. Вернее, меня вытащили силком на новогоднем вечере мои одноклассники. Я пел песню Дунаевского «Не забывай», а аккомпанировала мне наша биологиня с красивой фамилией Брюнелли.
Потом пошло-поехало. Четыре года в училище, 5 лет в консерватории, сотрудничество с эстрадно-симфоническим оркестром Казахского радио. Туда я пришел самолично. Для прослушивания у главного дирижера Василия Лисицы подготовил какую-то итальянскую песню. Он отнесся ко мне доброжелательно, с этого времени началась моя активная творческая жизнь в этом оркестре. Потом пошли мои первые выступления на телевидении. В 1972 году я стал солистом Казахского телевидения и радио, проработал там 26 лет.
– Словом, творческая жизнь у вас была безоблачной?
– По натуре я неконфликтный человек, никогда никому не завидовал, а вот мне – завидовали, но я не обращал внимания. Может, я был слишком самоуверен в своих силах и возможностях, но мне всегда было жалко этих людей. Пока они мучились, не спали ночами, придумывая, как досадить другим, более успешным коллегам, я делал свое дело – записывал песни. В Казахстане сотрудничал со всеми композиторами, работавшими в жанре песни.
Записал около 300 песен, не все из них были любимыми, не все грели душу, но как солист радио, я должен был не просто исполнять их, но и вкладывать частичку своего «я». И это имело и до сих пор имеет отклик в сердцах людей. Я понимаю, когда ко мне подходят люди моего возраста, но вот однажды подошел парень лет 35, чтобы сказать, как он любит мои песни. Такое бывает часто. Значит, свою жизнь я прожил не зря.
– У певцов вашего поколения окраска голосов такая, что их мгновенно узнают по тембру, но почему же современные певцы так неузнаваемы?
– Не только вы, и я тоже не могу отличить их друг от друга, потому что все они поют в какой-то, я бы сказал, зомбированной манере. При этом могу смело сказать, что у нас изначально очень много хороших певцов, но, выходя из стен академии, они куда-то исчезают из-за отсутствия финансовой поддержки. Если есть последнее или, как ныне принято говорить, спонсор, то буквально за месяц можно стать звездой.
Теперь ведь как? Появился несколько раз на телевидении, покорил свой район или город – уже называют звездой. Я же настоящими звездами могу назвать только Розу Рымбаеву и Нагиму Ескалиеву, которые покорили когда-то весь Советский Союз. У молодых певцов выход на более высокий уровень пока не получается, хотя попытки есть. И это опять же связано с деньгами. Дело в том, что сегодня нет сколько-нибудь значимых международных конкурсов, потому что их организация – очень дорогостоящее мероприятие. На те же конкурсы, что есть, академия искусств посылает своих воспитанников, они там завоевывают места, но хоть бы один продюсер изъявил желание раскручивать талантливого, но безденежного певца!..
– Вам вообще-то грех жаловаться. Многие из ваших учеников стали звездами казахстанской эстрады. Нагима Ескалиева, Женис Искакова, Айжан Нурмагамбетова, Кайрат Нуртас, которого, правда, многие ругают.
– И зря. Он хороший парень. На сегодня Кайрат, пожалуй, единственный певец, который собирает полные залы. Ему повезло. Он учился еще только на втором или третьем курсе колледжа, когда родители в него серьезно вложились. Одна из его песен удачно «выстрелила», и его певческая карьера резко пошла вверх.
– У вас ведь тоже была такая песня – знаменитая «Бузуки», которая «выстрелила» на весь Союз.
– Она была хитом не только у нас, но и на родине – в Греции. Бузуки – это музыкальный инструмент, без которого у греков не обходится ни одно мероприятие. Он настолько любим народом, что появилась даже песня, посвященная ему. Когда на всесоюзной фирме грамзаписи «Мелодия» узнали, что я грек, то предложили выпустить диск с греческими песнями, куда и вошел «Бузуки». Он вышел миллионным тиражом. Перед этим был обычный тираж, но магазины требовали «Бузуки» еще и еще. А в целом тираж моих дисков, выпущенных на всесоюзной фирме «Мелодия», наверное, переваливает за 2 млн. Это был немыслимый рекорд для Казахстана!
А получилось так не потому, что я весь такой хороший и самый лучший. Просто пик моего творчества пришелся на те годы, когда мы жили в стране, где все надо было умножать на 15 республик. В Алма-Ате я тоже выпускал диски, но их тиражи, как правило, не превышали трех-пяти тысяч. После мне много раз предлагали выпустить CD-диск, но я все никак не могу взять в толк – а с какой целью? Ради тщеславия, что ли? Финансовой-то выгоды никакой нет, потому что магазин устанавливает запредельную цену.
– Интересно, а что имели сами советские певцы от миллионных тиражей?
– Это сейчас законом обговорены авторские права исполнителей, а тогда мы имели только славу и народную любовь, а деньги... В советское время потиражно гонорары получали только писатели и композиторы. Нам, певцам, за минуту записи на всесоюзном радио платили по десять рублей. Продолжительность первого моего диска была 10 минут, следовательно, гонорар составил 100 рублей.
– Наверно, у вас не раз был шанс сделать карьеру за пределами республики?
– Я был участником четвертого Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Лев Лещенко (он в то время был на самом подъеме) получил первую премию, а я стал дипломантом конкурса. После этого поступило предложение работать в Московском мюзик-холле. Но я это предложение даже и рассматривать не стал. Я всегда любил и люблю свой город. А в Москве с начала 70-х я и так часто бывал, в год там было около семи-восьми выступлений. Знал и общался со многими российскими композиторами. Очень дружил с Евгением Мартыновым, Шаинский говорил, что я лучший исполнитель его «Березы белой», но я спел ее вторым, первым был Лещенко. Это опять-таки связано с тем, что я жил далеко от Москвы. Юрий Сергеевич Саульский как-то сказал мне: «Лаки, если бы ты был здесь, то первым бы получал наши песни».
– Многие казахстанские греки, в том числе и ваши дети, уехали на историческую родину. У вас никогда не возникало такого желания?
– Мне этот вопрос часто задают, но я люблю страну, в которой живу. Если я сейчас уеду в Грецию, то ничего уже не смогу сделать – создать новый круг друзей, сделать карьеру. Мой знаменитый земляк, гордость нашего народа Одиссей Ахиллесович Димитриади, завершив карьеру в Большом театре, на склоне лет уехал в Грецию. Его там хорошо встретили, греческое правительство выделило ему достойную пенсию, но дочь осталась в Тбилиси, где он когда-то работал главным дирижером Государственного оперного театра. И дирижер вернулся в Грузию, где и провел остаток дней. Боюсь, что такую же ностальгию буду испытывать и я.
Здесь, в Казахстане, я занимаюсь любимым делом, здесь живут мои друзья и поклонники. Здесь меня ценят и уважают, и я тоже стараюсь приносить пользу.
Сегодня народный артист, лауреат Госпремии РК возглавляет организованную им в 2010 году кафедру эстрадного искусства в академии искусств имени Жургенова. Что касается творческой жизни, то она сейчас у него, может быть, не столь бурная, какой была совсем еще недавно, когда концерты бывали расписаны на год вперед, но певец не оставил сцену.
– В чем же, Лаки Константинович, секрет вашего творческого долголетия? В ежедневных занятиях?
– Есть такое понятие – профессионал. Выходя на сцену, он не думает о том, сможет или не сможет взять ноту, потому что о своем голосе он знает все. А потом надо жанры все-таки разделять. В отличие от оперы эстрада не требует ежедневных изнурительных занятий для поддержания певческого тонуса, тем более что я, занимаясь со студентами, нахожусь в постоянном тренаже. Если же предстоит какая-то запись (сейчас это случается все реже), проверяю голос за инструментом.
А вообще голос, этот Богом данный инструмент, кому-то служит долго, кому-то – мало. Единственный способ сохранить его как можно дольше – режим. Но ко мне это не относится, с меня молодым нельзя брать пример, потому что я делаю все наоборот. Недаром мои коллеги говорят, что у меня луженая глотка. Я пью холодную воду, ем очень острую пищу и при этом не страдаю горловыми заболеваниями – ангиной, ларингитом, фарингитом. Думаю, что, помимо родительских генов, это еще и результат ежегодных поездок к морю. Купаясь там, я всегда полощу горло морской водой. Правда, когда на Кипре решил проделать то же самое, то в горле два дня стоял ком: в Средиземном море не соленая, а пересоленная вода.
– То, что вы сын репрессированного грека, как-то отразилось на вашей певческой судьбе?
– Это тяжело отразилось на быте нашей семьи, но не на моей карьере. Мне было 10 лет, когда из эшелона, в котором везли депортированных греков, нас всех выбросили на станции Тимур Шаульдерского (ныне Кызылкумского) района Южно-Казахстанской области. Поселили в отделении какого-то колхоза в убогих хижинах. Первое, что сделали наши родители, – начали рыть колодец, а до этого брали воду из мутного арыка.
Потом разрешили переезд в более благоустроенные места. Отец, мастеровой человек, сумел найти работу в Туркестане. Когда в 1961 году греков реабилитировали, мои родители вернулись на Кавказ. А я уже учился в Чимкенте, бывал у них только наездами. Дальше – консерватория, карьера, женитьба…
Мне трудно объяснить – почему, но желание стать певцом появилось еще в те годы, когда наша семья жила в Туркестане. Я бежал к радио, как только начинались музыкальные передачи, не пропускал ни одного музыкального фильма в местном кинотеатре. Первый раз я вышел на сцену в школе. Вернее, меня вытащили силком на новогоднем вечере мои одноклассники. Я пел песню Дунаевского «Не забывай», а аккомпанировала мне наша биологиня с красивой фамилией Брюнелли.
Потом пошло-поехало. Четыре года в училище, 5 лет в консерватории, сотрудничество с эстрадно-симфоническим оркестром Казахского радио. Туда я пришел самолично. Для прослушивания у главного дирижера Василия Лисицы подготовил какую-то итальянскую песню. Он отнесся ко мне доброжелательно, с этого времени началась моя активная творческая жизнь в этом оркестре. Потом пошли мои первые выступления на телевидении. В 1972 году я стал солистом Казахского телевидения и радио, проработал там 26 лет.
– Словом, творческая жизнь у вас была безоблачной?
– По натуре я неконфликтный человек, никогда никому не завидовал, а вот мне – завидовали, но я не обращал внимания. Может, я был слишком самоуверен в своих силах и возможностях, но мне всегда было жалко этих людей. Пока они мучились, не спали ночами, придумывая, как досадить другим, более успешным коллегам, я делал свое дело – записывал песни. В Казахстане сотрудничал со всеми композиторами, работавшими в жанре песни.
Записал около 300 песен, не все из них были любимыми, не все грели душу, но как солист радио, я должен был не просто исполнять их, но и вкладывать частичку своего «я». И это имело и до сих пор имеет отклик в сердцах людей. Я понимаю, когда ко мне подходят люди моего возраста, но вот однажды подошел парень лет 35, чтобы сказать, как он любит мои песни. Такое бывает часто. Значит, свою жизнь я прожил не зря.
– У певцов вашего поколения окраска голосов такая, что их мгновенно узнают по тембру, но почему же современные певцы так неузнаваемы?
– Не только вы, и я тоже не могу отличить их друг от друга, потому что все они поют в какой-то, я бы сказал, зомбированной манере. При этом могу смело сказать, что у нас изначально очень много хороших певцов, но, выходя из стен академии, они куда-то исчезают из-за отсутствия финансовой поддержки. Если есть последнее или, как ныне принято говорить, спонсор, то буквально за месяц можно стать звездой.
Теперь ведь как? Появился несколько раз на телевидении, покорил свой район или город – уже называют звездой. Я же настоящими звездами могу назвать только Розу Рымбаеву и Нагиму Ескалиеву, которые покорили когда-то весь Советский Союз. У молодых певцов выход на более высокий уровень пока не получается, хотя попытки есть. И это опять же связано с деньгами. Дело в том, что сегодня нет сколько-нибудь значимых международных конкурсов, потому что их организация – очень дорогостоящее мероприятие. На те же конкурсы, что есть, академия искусств посылает своих воспитанников, они там завоевывают места, но хоть бы один продюсер изъявил желание раскручивать талантливого, но безденежного певца!..
– Вам вообще-то грех жаловаться. Многие из ваших учеников стали звездами казахстанской эстрады. Нагима Ескалиева, Женис Искакова, Айжан Нурмагамбетова, Кайрат Нуртас, которого, правда, многие ругают.
– И зря. Он хороший парень. На сегодня Кайрат, пожалуй, единственный певец, который собирает полные залы. Ему повезло. Он учился еще только на втором или третьем курсе колледжа, когда родители в него серьезно вложились. Одна из его песен удачно «выстрелила», и его певческая карьера резко пошла вверх.
– У вас ведь тоже была такая песня – знаменитая «Бузуки», которая «выстрелила» на весь Союз.
– Она была хитом не только у нас, но и на родине – в Греции. Бузуки – это музыкальный инструмент, без которого у греков не обходится ни одно мероприятие. Он настолько любим народом, что появилась даже песня, посвященная ему. Когда на всесоюзной фирме грамзаписи «Мелодия» узнали, что я грек, то предложили выпустить диск с греческими песнями, куда и вошел «Бузуки». Он вышел миллионным тиражом. Перед этим был обычный тираж, но магазины требовали «Бузуки» еще и еще. А в целом тираж моих дисков, выпущенных на всесоюзной фирме «Мелодия», наверное, переваливает за 2 млн. Это был немыслимый рекорд для Казахстана!
А получилось так не потому, что я весь такой хороший и самый лучший. Просто пик моего творчества пришелся на те годы, когда мы жили в стране, где все надо было умножать на 15 республик. В Алма-Ате я тоже выпускал диски, но их тиражи, как правило, не превышали трех-пяти тысяч. После мне много раз предлагали выпустить CD-диск, но я все никак не могу взять в толк – а с какой целью? Ради тщеславия, что ли? Финансовой-то выгоды никакой нет, потому что магазин устанавливает запредельную цену.
– Интересно, а что имели сами советские певцы от миллионных тиражей?
– Это сейчас законом обговорены авторские права исполнителей, а тогда мы имели только славу и народную любовь, а деньги... В советское время потиражно гонорары получали только писатели и композиторы. Нам, певцам, за минуту записи на всесоюзном радио платили по десять рублей. Продолжительность первого моего диска была 10 минут, следовательно, гонорар составил 100 рублей.
– Наверно, у вас не раз был шанс сделать карьеру за пределами республики?
– Я был участником четвертого Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Лев Лещенко (он в то время был на самом подъеме) получил первую премию, а я стал дипломантом конкурса. После этого поступило предложение работать в Московском мюзик-холле. Но я это предложение даже и рассматривать не стал. Я всегда любил и люблю свой город. А в Москве с начала 70-х я и так часто бывал, в год там было около семи-восьми выступлений. Знал и общался со многими российскими композиторами. Очень дружил с Евгением Мартыновым, Шаинский говорил, что я лучший исполнитель его «Березы белой», но я спел ее вторым, первым был Лещенко. Это опять-таки связано с тем, что я жил далеко от Москвы. Юрий Сергеевич Саульский как-то сказал мне: «Лаки, если бы ты был здесь, то первым бы получал наши песни».
– Многие казахстанские греки, в том числе и ваши дети, уехали на историческую родину. У вас никогда не возникало такого желания?
– Мне этот вопрос часто задают, но я люблю страну, в которой живу. Если я сейчас уеду в Грецию, то ничего уже не смогу сделать – создать новый круг друзей, сделать карьеру. Мой знаменитый земляк, гордость нашего народа Одиссей Ахиллесович Димитриади, завершив карьеру в Большом театре, на склоне лет уехал в Грецию. Его там хорошо встретили, греческое правительство выделило ему достойную пенсию, но дочь осталась в Тбилиси, где он когда-то работал главным дирижером Государственного оперного театра. И дирижер вернулся в Грузию, где и провел остаток дней. Боюсь, что такую же ностальгию буду испытывать и я.
Здесь, в Казахстане, я занимаюсь любимым делом, здесь живут мои друзья и поклонники. Здесь меня ценят и уважают, и я тоже стараюсь приносить пользу.
