Я – жертва и живой свидетель массового голода

«Но, пожалуй, самым страшным для нашего народа был голод, живым свидетелем и жертвой которого я являюсь. Я видел, как в начале 1930-х годов в Казахстане разразился страшнейший голод, унесший почти половину жизней казахов и более 200 тыс. представителей других национальностей».

Данные строки пишет 95-летний ученый-антрополог, у которого мать умерла от голода в 1933 году, на его же глазах. Ему было всего три года. Он выжил благодаря стараниям отца. Он не помнил ни лица матери, ни ее ласковых объятий, ни ее теплых слов. До сих пор скучает по ней. Единственное, что вспоминает с небольшими проблесками, что его еле-еле оторвали от груди уже умершей от голода матери…

«С высоты сегодняшнего дня я пытаюсь как-то объяснить и понять причины этого поистине страшного и, я уверен, рукотворного голода. Изучаю архивные материалы. В свое время много слушал представителей старшего поколения, которые шепотом делились с нами своими страшными воспоминаниями о тех тяжелых днях. Иногда знакомлюсь с зарубежной научной литературой. Недавно ознакомился с материалами Государственной комиссии по полной реабилитации жертв массовых политических репрессий 20–50-х годов XX века. Очевидно, что в советское время коммунистическая власть пыталась умалчивать об этих данных и о своих преступ­лениях перед народом.

На мой взгляд, голод подкрадывался очень медленно и постепенно. Да, в период Российской империи было много природных катаклизмов – джутов, которые повторялись каждые 10–12 лет, как правило, в Год зайца. Но массовой гибели людей прак­тически не было. Это могут подтвердить многие специалисты того периода, работающие в архивах. Тогда у людей было много скота. Были обширные и тучные пастбища. Было много богатых скотовладельцев. Казахи обменивались продукцией скотоводства с казачьим и крес­тьянским населением на многочисленных степных ярмарках и стационарных пунктах торговли: в селах, станицах и городах. У казахов были небольшие посевы зерновых. Степняки активно занимались охотой, а некоторые – рыболовством.

Но все кардинально изменилось в 1917 году. К власти пришли большевики, объявившие диктатуру пролетариата и принесшие в степь ужасную теорию классовой борьбы. Они попытались расколоть жителей аулов, приходящихся друг другу близкими кровными родственниками. Попытка передовой казахской интеллигенции создать национальную автономию Алаш оказалась неудачной. Они подчинились советской власти, но не приняли ее. Большевистская идеология не отвечала коренным интересам нашего народа. Прод­разверстка и политика военного коммунизма сменились новой экономической политикой. Мы получили автономию с центром в Оренбурге. Появилась какая-то новая надежда на строительство своего этнического государства...

Но со второй половины 20-х годов XX века начала складываться весьма сложная социально-экономическая и общественно-политическая ситуация, связанная с искусственным разрушением партийными и советскими влас­тями остатков тысячелетнего скотоводческого хозяйства, имели место политические преследования инакомыслящих, в первую очередь амнистированных алашских деятелей. Начало этой политики положил приход в рес­публиканское руководство Ф. И. Голощекина. По его приказу начали выдавливать и преследовать казахских баев, которые были солью земли казахской, опорой аула. Их не допускали на выборы в советские органы власти, а родственников изгоняли из партии и милиции. Начался передел пахотных и пастбищных угодий.

Бесспорно, с именем баев олицетворялась финансовая, хозяйственная и культурная устойчивость многовекового традиционного казахского аула. Они были обладателями значительного количества скота, будучи прекрасными хозяйственниками и управленцами-менеджерами. Известно, что они обеспечивали работой своих обедневших сородичей и одноаульцев. Никогда не бросали их на произвол судьбы, если они приходились близкими родственниками. Но партийное руководство респуб­лики и Советского Союза считало их своими кровными, главными врагами.

14 марта 1928 года вышло «совершенно секретное» правительственное постановление СССР о лишении права на землепользование и проживание в местах постоянного жительства крупных казахских баев и скотопромышленников с семьями и конфискации почти всего их имущества. При этом они пытались обосновывать свои прес­тупные действия против них следующими идеологическими аргументами и логикой: «Опыт существования советской власти на окраинах показывает, что баи, представители сильных родов и бывших привилегированных сословий (баи, потомки ханов и султанов, хазреты, ишаны, казии и другие. – Авт.) до сих пор являются непримиримыми врагами советской власти. Они всячески препятствуют основным мероприятиям советской власти в ауле… ведут злостную агитацию и разжигают родовую вражду и национальный антагонизм между национальнос­тями Казахстана; используют при этом родовые отношения и экономическую зависимость бедноты, задерживая тем самым темп экономического и культурного развития указанных нацио­нальных республик».

В августе 1928 года началась невиданная кампания по высылке и конфискации имущества и скота казахских баев в количест­ве более 1 000 человек. Начали повсеместно преследовать видных религиозных деятелей, ишанов, ходжей, мулл и имамов. Добрались и до потомков казахских султанов и ханов, а также бывших волостных управителей, «аткаминеров». Иногда не щадили и середняков, которые не были согласны с политикой большевиков.

30 августа 1928 года были определены районы выселения и переселения байских хозяйств: «1) Выселенные из Сыр-Дарьинского и Джетысуйского округа переселяются в Уральский округ; из Уральского – в Джетысуйский; из Гурьевского – в Петропавловский; из Каркаралинского – в Кустанайский; из Павлодарского – в Актюбинский; из Семипалатинского – в Чимкентский; из Петропавловского – в Актюбинский; из Кзыл-Ординского – в Адаевский; из Акмолинского – в Гурьевский; из Актбинского – в Каркаралинский; из Кустанайского – в Семипалатинский». Причем из выселяемых «не должны образовываться отдельные аулы; вселять их в существующие аулы».

Например, много было сос­лано моих земляков из Кустанайского округа. Среди них баи Аймурзин Иман, Италмасов Джалмухамед, Кушанов Нургужа, Минайдаров Сеит, Ташенов Уразбай, Уразалин Мукан, Яманчалов Сеитгали и другие.

Согласно инструкции, баям оставляли самый минимум скота, изымалась некоторая часть сельскохозяйственной техники и инвентаря. Также было особо предписано изымать наиболее ценные вещи, к каковым относились ковры, слитки золота и серебра, золотая и серебряная посуда.

Параллельно шел процесс насильственного оседания, коллективизации, мясо- и хлебозаготовок, введение новых и непосильных государственных налогов. Они заметно ухудшили и без того шаткое, тяжелое положение практически всего остального аульного населения. Сильно уменьшилось поголовье домашнего скота. Был запрещен уход в другие места.

Очевидно, все эти противоправные меры советского правительства вызвали взрыв негодования и возмущения среди местного населения. Так, 28 июля 1928 года появилась телеграмма группы жителей Семипалатинской губернии. В письме в адрес самого И. Сталина о незаконных действиях местных советских и партийных деятелей говорилось: «Весной в Семипалатинской губернии была открыта кампания самообложения, вместо правильного проведения благого начинания соввласти получился целый ряд неслыханных извращений директив власти. В конечном результате это привело скотоводческий район к полной экономической разрухе и упадку. Несмотря на падеж скота вследствие бескормицы и гололедицы, местная власть вынудила население и нас ликвидировать за бесценок свой скот, в котором заключается единственный источник жизни трудового казаха... Просим в срочном порядке послать авторитетную и облаченную полным доверием центра комиссию для расследования, обязательного опроса населения, привлечения виновных к ответственности. Приостановить приведение в исполнение противозаконных приговоров нарсудов, губсуда, постановлений губкома и губисполкома. Возвратить нам конфискованный скот, разобрать дела комиссией». Это были первые сигналы начала массового голода.

Страшный джут, имевший мес­то в последующие годы, и в особенности зимой 1930–1931 годов, также заметно ухудшил социально-экономическое положение аульного населения Казахской Республики. Потомкам вчерашних кочевников оставалось либо умирать, либо спасаться откочевкой, но без скота и имущества: домашняя живность была отобрана или пошла под нож, а имущест­во или домашний скарб невозможно было прихватить с собой. Довольно своеобразной формой противодействия предстоящей конфискации была распродажа баями живности, считалось, что укрыть от конфискации деньги легче, чем огромные стада домашнего скота.

Расправившись с баями как главными противниками новой власти, в 1930 году власть начала другую кампанию – по выселению примерно 20 тыс. кулацких хозяйств из районов сплошной коллективизации, что не могло не нанести сокрушительный и непоправимый удар по остаткам сельского хозяйства. Обезглавив верхушку аула и села, власть усилила миграционный поток в нашу республику спецпереселенцев, преимущественно кулаков, из России, Украины, Белоруссии и других республик Советского Союза. С 1930 года в республику прибыло примерно 365 000 человек, что привело к необратимым социально-демографическим изменениям в составе структуры населения республики.

Баи оказались в других округах, непривычных для них. Скот уменьшился почти в десять раз! Казахи были согнаны в искусственные оседлые поселения, откуда был запрещен выезд. Начался страшный голод 1931–1933 годов, который унес жизни почти 2 млн граждан Казахстана, преимущественно казахов.

К великому сожалению, мы до сих пор не сумели провести точные подсчеты умерших от голода жителей степи, так же как и не сумели установить их точные имена, места проживания, обстоятельства и условия, в которых произошла одна из самых страшных трагедий казахской степи. Значительная часть умерших от голода нашла свою гибель на территории Казахстана. Многие из них – в своих юртах и зимниках. Люди массово умирали прямо на дорогах или находили последнее пристанище на улицах городов, в окрестностях крестьянских селений, у рудников и заводов...

Уже в 1930–1931 годах казахи массово стали устремляться в сопредельные республики и зарубежные страны: в Россию, Кыргызстан, Узбекистан, Иран, Китай и Афганистан. По неполным данным, в эти годы респуб­лику покинули около 1,8 млн коренных жителей Казахстана.

В 1937–1938 годах начался каток политических репрессий. Через опустевший от массового голода Казахстан прошли около 2 млн заключенных, 1 млн депортированных народов. Казахстан стал краем лагерей для репрессированных.

Вот уже почти 70 лет я занимаюсь изучением биологической истории казахского народа. Овладеть наукой антропологией в самом начале научной деятельности мне лично помог академик К. И. Сатпаев. В итоге мною написано 15 монографических трудов по антропологии древнего и современного населения Казахстана. Современные казахи были изучены по комплексной антропологической программе, а именно по шести основным системам морфофизиологичес­ких признаков: по соматологии, одонтологии, дерматоглифике, краниологии, серологии и вкусовым свойствам фенилтиокарбамида (популяционно-генетические маркеры), а также были изучены палеоантропологичес­кие материалы древнего населения по разным историческим периодам.

За годы своей научной дея­тельности я докладывал на разных международных научных форумах Европы, Азии и Америки результаты своих исследований. Несмотря на это, изданный в 1977 году мой научный труд по этнической геногеографии Казахстана был осужден как идео­логически неблагонадежный, после нескольких месяцев был изъят из продажи, а весь собранный тираж книги буквально был сожжен во дворе Академии наук. В этой книге мною были обоб­щены исследования генетичес­кого полиморфизма казахской популяции по группам крови систем AB0, MNSs и Rhesus и другим маркерам (всего 40 тыс. параметров) в сравнении между территориальными и субэтническими подразделениями.

В ЦК Компартии обвинили меня, что, будучи беспартийным, объез­див капиталистические страны (для участия в международных конгрессах в Японии, США и международной антропологической экспедиции в Индии), я нахватался буржуазной идеологии, разделил казахов по группам крови. Уже значительно позже Г. Колбин (на пленуме ЦК Компартии Казахстана в 1987 году), имея в виду эту книгу, также обвинял меня в том, что я якобы был главным «идео­логом» Д. Кунаева. Абсурднее обвинения просто трудно придумать. Никто из обвинителей так и не удосужился прочитать главный вывод моей книги по геногеографии: казахи по группам крови не делятся на отдельные территориальные и субэтнические (по родам и племенам) группы, а представляют собой единую гомогенную популяцию.

Думаю, что моя книга была сожжена без ведома Д. Кунаева, поскольку в своих мемуарах он упрекал Г. Колбина «в необоснованном преследовании казахского ученого О. Исмагулова». Я только предполагаю, кто мог написать в ЦК Компартии анонимку против моей книги, не буду называть его имени. Он был коммунистом и, наверное, хотел отомстить, так как питал ко мне личную неприязнь. В свое время, в конце 1990-х годов, известный историк Узбекали Джанибеков говорил, что к моему юбилею приготовил красную папку, в которой есть документы обо мне. Но увы, вскорости его не стало, и я не увидел эту папку. Он говорил, что из этих документов я многое узнаю. Может быть, кто-нибудь когда-нибудь сможет найти в его архиве эти документы…

Кстати, упомянутая моя книга была официально реабилитирована в начале 1990-х годов. Мой десятилетний труд экспедиционных исследований по всей республике, многомерного статистического анализа и интерпретации данных не совсем пропал – пока книга была в продаже, я выкупил около 30 экземпляров, большую часть из которых успел отправить ученым-коллегам в дальнее зарубежье. В некоторых сводных зарубежных работах по группам крови есть ссылки на мои данные. Когда я ездил по приглашению университета в Беркли (Калифорния, США, 1992), то видел свою книгу в университетской библиотеке».

Нам всем необходимо научиться извлекать уроки из прошлого и больше не допускать трагедий, уносящих миллионы жизней и калечащих судьбы ни в чем не повинных людей!