Право голоса
2841
Тимур Ерджанов, PhD, доцент кафедры международного права КазНУ им. Аль-Фараби
«Казахстанская правда» продолжает серию публикаций, посвященных анализу наиболее значимых решений Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), которые, на наш взгляд, могут оказать влияние на модернизацию и развитие национальной правовой системы.
Уже по этому факту можно судить о том, насколько чувствительными оказались затронутые в деле вопросы, хотя они и не касаются большей части общества.
Суть жалобы заявителей – лишение пассивного избирательного права лиц, осужденных в России к лишению свободы. Будучи приговоренными к длительным срокам, Анчугов и Гладков не смогли в соответствии с Конституцией Российской Федерации голосовать в ходе ряда избирательных кампаний – как парламентских, так и президентских. Заявители считали, что такая практика противоречит статье 3 Протокола № 1 к конвенции, обязывающей европейские государства проводить с разумной периодичностью выборы, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа при формировании органов законодательной власти.
Здесь необходимо сделать одно отступление. Положение заключенных довольно часто становится предметом рассмотрения в Страсбурге, однако прецедентная практика по поводу участия осужденных лиц в выборах начала формироваться судом сравнительно недавно. В 2005 году Большая палата ЕСПЧ создала соответствующий прецедент, приняв постановление по делу «Херст против Соединенного Королевства». Тогда 12 судей из 17 пришли к выводу о том, что законодательство Великобритании, лишающее всех заключенных без исключения права голоса, противоречит современной модели прав человека. Надо сказать, что то решение суда вызвало неоднозначную реакцию официального Лондона, расценившего его как давление на суверенное право страны формировать собственную политическую систему.
Спустя 6 лет Большая палата суда вынесла постановление по делу «Скоппола против Италии», в котором косвенно подтвердила свой подход. Суд признал, что итальянское законодательство, лишающее осужденных права голоса не всех скопом, а в зависимости от характера и тяжести совершенного преступления, не нарушает избирательные права граждан. Подчеркнем еще раз: в отличие от Великобритании в Италии закреплен дифференцированный подход к участию заключенных в выборах, и этот факт оказался спасительным для государства-ответчика.
В свете этого можно сказать, что, обращаясь в Европейский суд, Анчугов и Гладков играли почти наверняка: было очевидно, что при рассмотрении российского дела судьи уже не отступят от своей позиции. Но нам, учитывая историческую близость казахстанской и российской правовых систем, особенно важно ознакомиться с аргументацией сторон именно по данному делу.
Оба заявителя утверждали, что обстоятельства их жалоб идентичны тем, которые были рассмотрены cудом в британском деле 2005 года. Тот факт, что в России лишение заключенных избирательных прав закреплено на уровне Конституции, только подтверждает абсолютный и неизбирательный характер запрета, который затрагивал на тот момент около 734 000 российских осужденных.
В жалобах отмечалось, что запрет на участие в голосовании не вытекает из лишения свободы как такового и является, по сути, дополнительным наказанием, не предусмотренным уголовным законодательством. При этом игнорируется тот факт, что заключенные не перестают быть членами общества и гражданами своего государства, а это предполагает их право участвовать в политической жизни страны. Лишение данного права фактически превращает заключенных в иностранцев.
Заявители также оспаривали доводы государства-ответчика о нехватке у заключенных объективной информации для осознанного выбора и об их зависимости от лидеров преступного мира.
В свою очередь российские власти признавали, что фактические обстоятельства дела заявителей мало отличаются от дела «Херст против Соединенного Королевства». Однако в возражении на жалобу подчеркивалось, что лишение осужденных заключенных избирательных прав в Великобритании предусмотрено обычным законом, тогда как в России – Конституцией, принятой на всенародном референдуме. Соответственно, оспариваемая норма одобрена народом, который является высшим источником государственной власти. Более того, статья 32 российской Конституции, содержащая указанный запрет, входит в главу 2 Основного закона, которая вообще не подлежит пересмотру и может быть изменена только с принятием новой Конституции.
Российская сторона утверждала, что среди европейских государств наблюдается большое разнообразие избирательных систем, и каждая страна вправе учитывать собственную политическую и историческую специфику. По мнению властей, лишение заключенных права голоса преследовало обоснованную цель – поощрение гражданской ответственности законопослушных лиц. Фактически запрет на участие в выборах можно рассматривать как элемент уголовного наказания в виде лишения свободы, причем в России эта практика существует с начала XIX века.
Кроме того, российские власти настаивали на том, что оспариваемая норма была направлена на защиту гражданского общества и демократии в стране. Это совершенно нормально, когда изолированное от общества лицо лишается права участвовать в управлении государством. В интересах демократии сделать так, чтобы формирование органов власти находилось в руках законопослушных граждан, а не тех, кто проявил к ним неуважение в самой крайней форме.
Наконец, государство-ответчик отмечало, что запрет на участие в выборах в подавляющем большинстве случаев носит временный характер (на период заключения) и применяется только в отношении лиц, совершивших наиболее серьезные преступления. Суд, приговаривая подсудимого к реальному сроку лишения свободы, каждый раз учитывает все обстоятельства дела, что само по себе не дает оснований говорить о неизбирательном характере оспариваемой нормы. Само же число заключенных в России не настолько велико, чтобы существенно влиять на результаты свободного волеизъявления народа.
Оценивая эти аргументы, Европейский суд, помимо прочего, принял во внимание сравнительно-правовой анализ законодательства более 40 европейских государств. 19 из них предоставляют заключенным право голоса без каких-либо ограничений, еще 17 ограничивают избирательные права в зависимости от характера и тяжести совершенного преступления или длительности тюремного заключения. Кроме того, в некоторых из них вопрос о лишении осужденного права голоса решается судом при постановлении приговора. Только 7 государств Европы (Армения, Болгария, Эстония, Грузия, Венгрия, Россия и Великобритания) лишают приговоренных к заключению избирательных прав автоматически.
Напоминая общие принципы статьи 3 Протокола № 1 к конвенции, ЕСПЧ отметил, что гарантированные этой статьей права имеют решающее значение для установления и сохранения эффективной демократии, регулируемой верховенством закона. При этом право на участие в голосовании – это именно право, а не привилегия: оно скорее изначально принадлежит индивиду, чем предоставляется ему государством.
ЕСПЧ всегда признавал, что избирательные права нельзя считать абсолютными: каждое государство в зависимости от своих культурных и исторических особенностей может предусматривать в национальной избирательной системе определенные ограничения. С другой стороны, такие ограничения не должны умалять саму сущность права голоса. Они могут применяться лишь для достижения законных целей и при условии их пропорциональности таким целям. Любой отход от принципа всеобщего избирательного права таит в себе угрозу легитимности избираемых органов и издаваемых им законов. В этом смысле исключение целых категорий населения из избирательного процесса поднимает серьезные вопросы в плане совместимости с конвенцией.
В частности, в деле «Херст против Соединенного Королевства» Европейский суд уже отмечал, что не может ставиться вопрос о лишении заключенного конвенционных прав только по причине его статуса осужденного. Во всяком случае такой приведенный британскими властями мотив, как возможное оскорбление общественного мнения, не служит достаточным основанием для отказа предоставить заключенным право голоса. Рассматриваемая статья не исключает возможности ограничения избирательных прав преступника, однако она требует определенной пропорциональности, то есть связи между данной санкцией и поведением осужденного. Автоматическое и поголовное лишение права голоса всех приговоренных к лишению свободы этому требованию не отвечает. Именно неизбирательное действие закона стало решающим фактором, определившим решение суда в британском деле. По сути, запрет на участие в голосовании затрагивал каждого заключенного, не проводя различия между приговоренными к одному дню ареста и осужденными к пожизненному лишению свободы.
Суд также напомнил о своем подходе, изложенном в упомянутом деле «Скоппола против Италии»: если лишение избирательных прав затрагивает группу лиц автоматически и неизбирательно только на том основании, что они отбывают наказание в виде лишения свободы, независимо от длительности срока и от характера или тяжести совершенных ими преступлений и их индивидуальных обстоятельств, оно несовместимо с требованиями конвенции.
Применяя эти принципы к данному делу, Европейский суд отметил сходство российской конституционной нормы и британского законодательства, которое уже было предметом рассмотрения. Суд, в принципе, согласился с российскими властями в том, что оспариваемая мера преследовала законные цели поощрения гражданской ответственности и уважения верховенства права, а также защиты гражданского общества и демократического режима. Однако ЕСПЧ категорически не согласился с оценкой данных мер как пропорциональных этим целям. Суд отметил, что с учетом современной пенитенциарной политики и стандартов прав человека государством должны быть приведены очень убедительные причины в оправдание такого всеобъемлющего ограничения прав заключенных на голосование.
Суд также счел, что общее число заключенных в России не настолько ничтожно, чтобы их исключение из избирательного процесса могло считаться совсем не влияющим на итоги выборов.
Но главное, что отметил суд в мотивировочной части, – это опять-таки неизбирательный характер оспариваемой заявителями меры. Российские власти не привели никаких доводов в пользу того, что суды при назначении наказаний как-то оценивают целесообразность лишения подсудимого избирательных прав. Эта санкция распространяется на всех осужденных к лишению свободы поголовно и автоматически: нет никакой разницы между преступником, получившим два месяца и севшим пожизненно.
Таким образом, по мнению суда, в современном демократическом государстве лишение заключенных права голоса допустимо только на дифференцированной основе. Это требование может выполняться разными способами – от предоставления судам полномочий решать этот вопрос при рассмотрении конкретных уголовных дел до законодательного закрепления различного статуса отдельных категорий осужденных. Главное, чтобы всегда можно было проследить связь между противоправным поведением лица и ограничением его избирательных прав.
Относительно аргумента российских властей о конституционном запрете на участие заключенных в выборах Европейский суд заметил, что даже юридическое верховенство Конституции не снимает с государства обязанности следовать принятым на себя международным обязательствам и нести ответственность за их невыполнение. ЕСПЧ принял во внимание трудности, связанные с пересмотром конституционных норм, однако подчеркнул, что в его функции не входит обсуждение механизмов и способов исполнения его постановлений, которые находятся под контролем Комитета министров Совета Европы. Российская Федерация вправе сама предложить приемлемый вариант решения проблемы, в том числе посредством нового толкования своего Основного закона Конституционным судом страны.
В прошлом году Конституционный суд России признал, что решение ЕСПЧ по делу Анчугова и Гладкова не может быть исполнено в полном объеме. Единственное, что смог предложить Конституционный суд законодателю – это перевести отбывание лишения свободы в колониях-поселениях в альтернативные виды наказания, не влекущие ограничения избирательных прав.
С учетом того, что и Великобритания после дела Херста не особенно торопится с реформированием своей избирательной системы в пенитенциарных учреждениях, можно констатировать, что проблема по-прежнему существует.
И эта проблема вполне может затронуть нашу страну. Согласно части 3 статьи 33 казахстанской Конституции, граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда, не имеют право избирать и быть избранными. Как видно из этой формулировки (подтвержденной частью 3 статьи 4 Конституционного закона «О выборах в Республике Казахстан»), наше законодательство лишает права голоса всех приговоренных к лишению свободы. Этот запрет носит абсолютный и неизбирательный характер. Повторюсь: именно из-за этого Великобритания и Россия были признаны виновными в нарушении прав своих граждан.
Для полноты картины можно отметить, что речь идет только об активном избирательном праве осужденных к лишению свободы лиц. С пассивным ситуация другая. Например, еще в 2004 году Конституционный совет республики признал конституционной норму, которая ограничивает права гражданина быть избранным по признаку не погашенной или не снятой ко времени регистрации судимости. Это постановление выглядит абсолютно взвешенным и логичным, а главное – соответствующим международным стандартам.
Однако относительно тотального ограничения избирательных прав всех заключенных этого, к сожалению, сказать нельзя. Рассмотренные нами постановления Европейского суда это доказывают.
При этом следует иметь в виду, что Казахстан – участник Пакта 1966 года о гражданских и политических правах, в рамках которого признал право казахстанцев на подачу индивидуальных жалоб в Комитет ООН по правам человека. Между тем 21 марта 2011 года этот комитет вынес решение по делу «Евдокимов и Резанов против Российской Федерации», в котором, со ссылкой на упомянутое нами постановление ЕСПЧ по делу «Херст против Соединенного Королевства», указал: «…государство-участник, законодательство которого предусматривает бланкетное лишение избирательного права приговоренных к лишению свободы, не представило доводов относительно того, как эти ограничения в данном конкретном деле отвечают критерию разумности, установленному Пактом. При таких обстоятельствах комитет заключает, что имело место нарушение требований статьи 25 как таковой и во взаимосвязи с пунктом 3 статьи 2 Пакта...».
По сути, это означает, что Казахстан ежедневно рискует столкнуться с аналогичными жалобами своих граждан, осужденных к лишению свободы, которые почти наверняка будут признаны Комитетом ООН обоснованными.
Представляется, что для укрепления имиджа республики на международной арене было бы целесообразно пересмотреть столь жесткий подход. Например, можно было бы ограничить право голоса только тех лиц, которые осуждены за совершение тяжких, особо тяжких и коррупционных преступлений либо приговорены к относительно длительным срокам лишения свободы.
Однако дело не только в международном имидже республики.
Кому-то может показаться, что нет необходимости инициировать новые конституционные поправки по такому несущественному вопросу. Контингент заключенных в Казахстане (особенно после гуманизации уголовного законодательства) не составляет значительную часть электората. С другой стороны, отсутствие возможности голосовать вряд ли заботит наших заключенных в первую очередь.
Все так. И тем не менее хотелось бы отметить два важных момента.
Дело в том, что затронутая проблема намного шире, чем собственно избирательные права заключенных. Международные правозащитные органы (и тот же самый ЕСПЧ) многократно и на все лады повторяют важную правовую позицию, без которой немыслимо современное демократическое государство. Любой законодательный запрет или ограничение прав и свобод человека должно быть разумно обосновано, что предполагает четкую связь между ограничением и преследуемой целью, некий баланс интересов. Великобритания и Россия уже не смогли предложить убедительное обоснование лишения заключенных права голоса, и, кажется, это в принципе невозможно сделать. В конце концов, если пенитенциарная политика государства – часть политики вообще, логично предположить, что заключенные тоже должны как-то на нее влиять, хотя бы посредством участия в выборах.
Здесь мы касаемся второй важной проблемы, которой в международном праве также уделяется много внимания. Современному государству лучше всего соответствует такая концепция наказания, когда осужденный по возможности не изолируется от социальной жизни. Для этого важно, чтобы преступник испытывал лишь те тяготы и лишения, которые неразрывно связаны с наказанием, непосредственно из него вытекают. Приговаривая подсудимого к лишению свободы, государство, строго говоря, не приговаривает его к лишению других прав, в том числе избирательных.
Именно поэтому уголовно-исполнительная политика всех современных государств эволюционирует в сторону максимальной интеграции заключенных в общественную жизнь: отбывание наказания рядом с домом, краткосрочные отпуска, трудовая деятельность, социальные выплаты, возможность вступления в брак и тому подобное. Участие в выборах можно рассматривать в этом контексте как дополнительное средство интеграции осужденного.
В любом случае в свете правовой позиции, изложенной международными органами в рассмотренных решениях, нам есть о чем задуматься.
Уже по этому факту можно судить о том, насколько чувствительными оказались затронутые в деле вопросы, хотя они и не касаются большей части общества.
Суть жалобы заявителей – лишение пассивного избирательного права лиц, осужденных в России к лишению свободы. Будучи приговоренными к длительным срокам, Анчугов и Гладков не смогли в соответствии с Конституцией Российской Федерации голосовать в ходе ряда избирательных кампаний – как парламентских, так и президентских. Заявители считали, что такая практика противоречит статье 3 Протокола № 1 к конвенции, обязывающей европейские государства проводить с разумной периодичностью выборы, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа при формировании органов законодательной власти.
Здесь необходимо сделать одно отступление. Положение заключенных довольно часто становится предметом рассмотрения в Страсбурге, однако прецедентная практика по поводу участия осужденных лиц в выборах начала формироваться судом сравнительно недавно. В 2005 году Большая палата ЕСПЧ создала соответствующий прецедент, приняв постановление по делу «Херст против Соединенного Королевства». Тогда 12 судей из 17 пришли к выводу о том, что законодательство Великобритании, лишающее всех заключенных без исключения права голоса, противоречит современной модели прав человека. Надо сказать, что то решение суда вызвало неоднозначную реакцию официального Лондона, расценившего его как давление на суверенное право страны формировать собственную политическую систему.
Спустя 6 лет Большая палата суда вынесла постановление по делу «Скоппола против Италии», в котором косвенно подтвердила свой подход. Суд признал, что итальянское законодательство, лишающее осужденных права голоса не всех скопом, а в зависимости от характера и тяжести совершенного преступления, не нарушает избирательные права граждан. Подчеркнем еще раз: в отличие от Великобритании в Италии закреплен дифференцированный подход к участию заключенных в выборах, и этот факт оказался спасительным для государства-ответчика.
В свете этого можно сказать, что, обращаясь в Европейский суд, Анчугов и Гладков играли почти наверняка: было очевидно, что при рассмотрении российского дела судьи уже не отступят от своей позиции. Но нам, учитывая историческую близость казахстанской и российской правовых систем, особенно важно ознакомиться с аргументацией сторон именно по данному делу.
Оба заявителя утверждали, что обстоятельства их жалоб идентичны тем, которые были рассмотрены cудом в британском деле 2005 года. Тот факт, что в России лишение заключенных избирательных прав закреплено на уровне Конституции, только подтверждает абсолютный и неизбирательный характер запрета, который затрагивал на тот момент около 734 000 российских осужденных.
В жалобах отмечалось, что запрет на участие в голосовании не вытекает из лишения свободы как такового и является, по сути, дополнительным наказанием, не предусмотренным уголовным законодательством. При этом игнорируется тот факт, что заключенные не перестают быть членами общества и гражданами своего государства, а это предполагает их право участвовать в политической жизни страны. Лишение данного права фактически превращает заключенных в иностранцев.
Заявители также оспаривали доводы государства-ответчика о нехватке у заключенных объективной информации для осознанного выбора и об их зависимости от лидеров преступного мира.
В свою очередь российские власти признавали, что фактические обстоятельства дела заявителей мало отличаются от дела «Херст против Соединенного Королевства». Однако в возражении на жалобу подчеркивалось, что лишение осужденных заключенных избирательных прав в Великобритании предусмотрено обычным законом, тогда как в России – Конституцией, принятой на всенародном референдуме. Соответственно, оспариваемая норма одобрена народом, который является высшим источником государственной власти. Более того, статья 32 российской Конституции, содержащая указанный запрет, входит в главу 2 Основного закона, которая вообще не подлежит пересмотру и может быть изменена только с принятием новой Конституции.
Российская сторона утверждала, что среди европейских государств наблюдается большое разнообразие избирательных систем, и каждая страна вправе учитывать собственную политическую и историческую специфику. По мнению властей, лишение заключенных права голоса преследовало обоснованную цель – поощрение гражданской ответственности законопослушных лиц. Фактически запрет на участие в выборах можно рассматривать как элемент уголовного наказания в виде лишения свободы, причем в России эта практика существует с начала XIX века.
Кроме того, российские власти настаивали на том, что оспариваемая норма была направлена на защиту гражданского общества и демократии в стране. Это совершенно нормально, когда изолированное от общества лицо лишается права участвовать в управлении государством. В интересах демократии сделать так, чтобы формирование органов власти находилось в руках законопослушных граждан, а не тех, кто проявил к ним неуважение в самой крайней форме.
Наконец, государство-ответчик отмечало, что запрет на участие в выборах в подавляющем большинстве случаев носит временный характер (на период заключения) и применяется только в отношении лиц, совершивших наиболее серьезные преступления. Суд, приговаривая подсудимого к реальному сроку лишения свободы, каждый раз учитывает все обстоятельства дела, что само по себе не дает оснований говорить о неизбирательном характере оспариваемой нормы. Само же число заключенных в России не настолько велико, чтобы существенно влиять на результаты свободного волеизъявления народа.
Оценивая эти аргументы, Европейский суд, помимо прочего, принял во внимание сравнительно-правовой анализ законодательства более 40 европейских государств. 19 из них предоставляют заключенным право голоса без каких-либо ограничений, еще 17 ограничивают избирательные права в зависимости от характера и тяжести совершенного преступления или длительности тюремного заключения. Кроме того, в некоторых из них вопрос о лишении осужденного права голоса решается судом при постановлении приговора. Только 7 государств Европы (Армения, Болгария, Эстония, Грузия, Венгрия, Россия и Великобритания) лишают приговоренных к заключению избирательных прав автоматически.
Напоминая общие принципы статьи 3 Протокола № 1 к конвенции, ЕСПЧ отметил, что гарантированные этой статьей права имеют решающее значение для установления и сохранения эффективной демократии, регулируемой верховенством закона. При этом право на участие в голосовании – это именно право, а не привилегия: оно скорее изначально принадлежит индивиду, чем предоставляется ему государством.
ЕСПЧ всегда признавал, что избирательные права нельзя считать абсолютными: каждое государство в зависимости от своих культурных и исторических особенностей может предусматривать в национальной избирательной системе определенные ограничения. С другой стороны, такие ограничения не должны умалять саму сущность права голоса. Они могут применяться лишь для достижения законных целей и при условии их пропорциональности таким целям. Любой отход от принципа всеобщего избирательного права таит в себе угрозу легитимности избираемых органов и издаваемых им законов. В этом смысле исключение целых категорий населения из избирательного процесса поднимает серьезные вопросы в плане совместимости с конвенцией.
В частности, в деле «Херст против Соединенного Королевства» Европейский суд уже отмечал, что не может ставиться вопрос о лишении заключенного конвенционных прав только по причине его статуса осужденного. Во всяком случае такой приведенный британскими властями мотив, как возможное оскорбление общественного мнения, не служит достаточным основанием для отказа предоставить заключенным право голоса. Рассматриваемая статья не исключает возможности ограничения избирательных прав преступника, однако она требует определенной пропорциональности, то есть связи между данной санкцией и поведением осужденного. Автоматическое и поголовное лишение права голоса всех приговоренных к лишению свободы этому требованию не отвечает. Именно неизбирательное действие закона стало решающим фактором, определившим решение суда в британском деле. По сути, запрет на участие в голосовании затрагивал каждого заключенного, не проводя различия между приговоренными к одному дню ареста и осужденными к пожизненному лишению свободы.
Суд также напомнил о своем подходе, изложенном в упомянутом деле «Скоппола против Италии»: если лишение избирательных прав затрагивает группу лиц автоматически и неизбирательно только на том основании, что они отбывают наказание в виде лишения свободы, независимо от длительности срока и от характера или тяжести совершенных ими преступлений и их индивидуальных обстоятельств, оно несовместимо с требованиями конвенции.
Применяя эти принципы к данному делу, Европейский суд отметил сходство российской конституционной нормы и британского законодательства, которое уже было предметом рассмотрения. Суд, в принципе, согласился с российскими властями в том, что оспариваемая мера преследовала законные цели поощрения гражданской ответственности и уважения верховенства права, а также защиты гражданского общества и демократического режима. Однако ЕСПЧ категорически не согласился с оценкой данных мер как пропорциональных этим целям. Суд отметил, что с учетом современной пенитенциарной политики и стандартов прав человека государством должны быть приведены очень убедительные причины в оправдание такого всеобъемлющего ограничения прав заключенных на голосование.
Суд также счел, что общее число заключенных в России не настолько ничтожно, чтобы их исключение из избирательного процесса могло считаться совсем не влияющим на итоги выборов.
Но главное, что отметил суд в мотивировочной части, – это опять-таки неизбирательный характер оспариваемой заявителями меры. Российские власти не привели никаких доводов в пользу того, что суды при назначении наказаний как-то оценивают целесообразность лишения подсудимого избирательных прав. Эта санкция распространяется на всех осужденных к лишению свободы поголовно и автоматически: нет никакой разницы между преступником, получившим два месяца и севшим пожизненно.
Таким образом, по мнению суда, в современном демократическом государстве лишение заключенных права голоса допустимо только на дифференцированной основе. Это требование может выполняться разными способами – от предоставления судам полномочий решать этот вопрос при рассмотрении конкретных уголовных дел до законодательного закрепления различного статуса отдельных категорий осужденных. Главное, чтобы всегда можно было проследить связь между противоправным поведением лица и ограничением его избирательных прав.
Относительно аргумента российских властей о конституционном запрете на участие заключенных в выборах Европейский суд заметил, что даже юридическое верховенство Конституции не снимает с государства обязанности следовать принятым на себя международным обязательствам и нести ответственность за их невыполнение. ЕСПЧ принял во внимание трудности, связанные с пересмотром конституционных норм, однако подчеркнул, что в его функции не входит обсуждение механизмов и способов исполнения его постановлений, которые находятся под контролем Комитета министров Совета Европы. Российская Федерация вправе сама предложить приемлемый вариант решения проблемы, в том числе посредством нового толкования своего Основного закона Конституционным судом страны.
В прошлом году Конституционный суд России признал, что решение ЕСПЧ по делу Анчугова и Гладкова не может быть исполнено в полном объеме. Единственное, что смог предложить Конституционный суд законодателю – это перевести отбывание лишения свободы в колониях-поселениях в альтернативные виды наказания, не влекущие ограничения избирательных прав.
С учетом того, что и Великобритания после дела Херста не особенно торопится с реформированием своей избирательной системы в пенитенциарных учреждениях, можно констатировать, что проблема по-прежнему существует.
И эта проблема вполне может затронуть нашу страну. Согласно части 3 статьи 33 казахстанской Конституции, граждане, содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда, не имеют право избирать и быть избранными. Как видно из этой формулировки (подтвержденной частью 3 статьи 4 Конституционного закона «О выборах в Республике Казахстан»), наше законодательство лишает права голоса всех приговоренных к лишению свободы. Этот запрет носит абсолютный и неизбирательный характер. Повторюсь: именно из-за этого Великобритания и Россия были признаны виновными в нарушении прав своих граждан.
Для полноты картины можно отметить, что речь идет только об активном избирательном праве осужденных к лишению свободы лиц. С пассивным ситуация другая. Например, еще в 2004 году Конституционный совет республики признал конституционной норму, которая ограничивает права гражданина быть избранным по признаку не погашенной или не снятой ко времени регистрации судимости. Это постановление выглядит абсолютно взвешенным и логичным, а главное – соответствующим международным стандартам.
Однако относительно тотального ограничения избирательных прав всех заключенных этого, к сожалению, сказать нельзя. Рассмотренные нами постановления Европейского суда это доказывают.
При этом следует иметь в виду, что Казахстан – участник Пакта 1966 года о гражданских и политических правах, в рамках которого признал право казахстанцев на подачу индивидуальных жалоб в Комитет ООН по правам человека. Между тем 21 марта 2011 года этот комитет вынес решение по делу «Евдокимов и Резанов против Российской Федерации», в котором, со ссылкой на упомянутое нами постановление ЕСПЧ по делу «Херст против Соединенного Королевства», указал: «…государство-участник, законодательство которого предусматривает бланкетное лишение избирательного права приговоренных к лишению свободы, не представило доводов относительно того, как эти ограничения в данном конкретном деле отвечают критерию разумности, установленному Пактом. При таких обстоятельствах комитет заключает, что имело место нарушение требований статьи 25 как таковой и во взаимосвязи с пунктом 3 статьи 2 Пакта...».
По сути, это означает, что Казахстан ежедневно рискует столкнуться с аналогичными жалобами своих граждан, осужденных к лишению свободы, которые почти наверняка будут признаны Комитетом ООН обоснованными.
Представляется, что для укрепления имиджа республики на международной арене было бы целесообразно пересмотреть столь жесткий подход. Например, можно было бы ограничить право голоса только тех лиц, которые осуждены за совершение тяжких, особо тяжких и коррупционных преступлений либо приговорены к относительно длительным срокам лишения свободы.
Однако дело не только в международном имидже республики.
Кому-то может показаться, что нет необходимости инициировать новые конституционные поправки по такому несущественному вопросу. Контингент заключенных в Казахстане (особенно после гуманизации уголовного законодательства) не составляет значительную часть электората. С другой стороны, отсутствие возможности голосовать вряд ли заботит наших заключенных в первую очередь.
Все так. И тем не менее хотелось бы отметить два важных момента.
Дело в том, что затронутая проблема намного шире, чем собственно избирательные права заключенных. Международные правозащитные органы (и тот же самый ЕСПЧ) многократно и на все лады повторяют важную правовую позицию, без которой немыслимо современное демократическое государство. Любой законодательный запрет или ограничение прав и свобод человека должно быть разумно обосновано, что предполагает четкую связь между ограничением и преследуемой целью, некий баланс интересов. Великобритания и Россия уже не смогли предложить убедительное обоснование лишения заключенных права голоса, и, кажется, это в принципе невозможно сделать. В конце концов, если пенитенциарная политика государства – часть политики вообще, логично предположить, что заключенные тоже должны как-то на нее влиять, хотя бы посредством участия в выборах.
Здесь мы касаемся второй важной проблемы, которой в международном праве также уделяется много внимания. Современному государству лучше всего соответствует такая концепция наказания, когда осужденный по возможности не изолируется от социальной жизни. Для этого важно, чтобы преступник испытывал лишь те тяготы и лишения, которые неразрывно связаны с наказанием, непосредственно из него вытекают. Приговаривая подсудимого к лишению свободы, государство, строго говоря, не приговаривает его к лишению других прав, в том числе избирательных.
Именно поэтому уголовно-исполнительная политика всех современных государств эволюционирует в сторону максимальной интеграции заключенных в общественную жизнь: отбывание наказания рядом с домом, краткосрочные отпуска, трудовая деятельность, социальные выплаты, возможность вступления в брак и тому подобное. Участие в выборах можно рассматривать в этом контексте как дополнительное средство интеграции осужденного.
В любом случае в свете правовой позиции, изложенной международными органами в рассмотренных решениях, нам есть о чем задуматься.
