Слезы моей земли
2200
В детстве меня всегда удивляло, что отец собирал все хлебные крошки, ни одной не выкидывал. Только спустя много лет, когда он рассказал мне о голоде в казахской степи, я поняла цену каждому кусочку. У родителей моего отца было 8 детей, из них выжил только он один. До конца жизни он слышал плач своей матери, которая, обессилев от голода, не могла так, как полагается, по обычаям предать земле своих убитых голодом детей. Мой отец плакал, как ребенок, когда вспоминал те страшные дни.
Эта страница нашей истории пронзила болью генетическую память моей семьи на все будущие поколения. Я – потомок тех, кто пережил голод. И я ощущаю эту боль всем своим существом.
Во все времена мерилом благосостояния каждого степного кочующего народа были табуны лошадей и отары овец. И не было для скотовода-кочевника страшнее бедствия, чем джут. Его причиной являлись неблагоприятные природные условия – засушливое лето, лютые зимы с внезапными оттепелями, ливневые дожди с градом.
Когда приходил джут, кочевники снимались с насиженных земель и искали новые пастбища, чтобы прокормить скот, а значит, прокормить себя. Противостоять природе было трудно, но кочевники выживали – родная земля давала им такую возможность.
Так было всегда. Так было до тех пор, пока в конце 20-х и начале 30-х годов ХХ века в казахскую степь не пришел Великий джут, когда погибли миллионы казахов. Не природа и не стихия принесли это бедствие. Надо было сломить национальный дух, унизить человеческое достоинство, вытравить из крови и разума национальную память, генетический дух – в борьбе за пресловутую идею все средства хороши. Даже если в этой борьбе уничтожались миллионы ни в чем не повинных людей.
От голода в 1931–1933 годах в Казахстане погибло свыше полутора миллиона человек. 600 тысяч казахов были вынуждены навсегда покинуть родную землю. Ни нашествие джунгар, ни Вторая мировая война не нанесли такого урона нашей нации, как ашаршылық.
Не обошел голод и другие республики бывшего Советского Союза. Так, в Украине, где голод 30-х годов охватил значительную часть республики – Запорожскую, Донецкую, Екатеринославскую, Николаевскую, Одесскую губернии, погибло около 4 миллионов человек. Конфискация хлеба шла и в соседней Белоруссии, где от бескормицы погибло от 100 до 500 тысяч человек. Миллионы погибли в российском Поволжье.
Все они, эти погибшие от голода – это не просто страшная статистика. Это не рожденные новые люди. Это обескровленные нации. Это утраченные поколения…
В те трагические времена в казахской степи были случаи людоедства. Этот факт известен. Доктор исторических наук, профессор Жулдызбек Абильхожин говорит, что когда человек голодает, у него нарушаются бимолекулярные процессы, он теряет разум. «Человек уже не соображает», – говорит ученый.
Но не эти несчастные потеряли разум. Потеряли разум те, кто устроил ашаршылық.
«Какой же деспот создал эту пытку?
Иль полоумному пришла такая блажь?
Последнюю овцу, кошму, кибитку,
Мол, заберешь и ничего не дашь.
Но все молчат, хоть знают – не умеет
Казах-пастух ни сеять, ни пахать.
Без юрты он зимой окоченеет,
Без стада и овец он будет голодать.
…Обута я... а тот казах босой.
Безумную старуху вспоминаю
И женщину с протянутой рукой.
Из грязных тряпок груди вынимает,
Чтоб объяснить: «Ни капли молока».
И крохотное тельце прижимает
Худая материнская рука.
Не содрогаюсь я от отвращенья,
Но и смотреть спокойно не могу,
Как люди, падая от истощенья,
Перебирают колоски в стогу».
Это строки из стихотворения «Казахстанская трагедия» девятнадцатилетней Татьяны Невадовской, которая в те годы приехала в голодающий Казахстан вместе со своим отцом, сосланным профессором. Как-то во время прогулки в ауле Шымдаулет девушка столкнулась с изможденным, обессиленным от голода молодым казахом, умершим на ее глазах. Потрясенная ужасающими картинами массового голода, девушка стала вести дневник и в 1933 году написала это стихотворение. Сколько в нем истины, боли, сочувствия...
Наши предки выжили во времена, в которые выжить было нельзя. Оставшись в живых, они стали началом. Спасибо вам, выжившие. Вы сделали это, чтобы были мы.
…Перед своим уходом отец показал мне место, где в те страшные годы спешно были похоронены его отец со своими детьми – братьями и сестрами моего папы. Когда-то это место показали ему старики. Несколько лет назад я поставила там памятник, на котором указала имена своих погибших пращуров. И причину их смерти. И попросила каменщика написать на изваянии просьбу для тех, кто увидит этот памятник, почитать за них заупокойную молитву. Я хотела заглушить эту родовую боль. Я хотела осушить в своей памяти слезы моего отца...
Эта страница нашей истории пронзила болью генетическую память моей семьи на все будущие поколения. Я – потомок тех, кто пережил голод. И я ощущаю эту боль всем своим существом.
Во все времена мерилом благосостояния каждого степного кочующего народа были табуны лошадей и отары овец. И не было для скотовода-кочевника страшнее бедствия, чем джут. Его причиной являлись неблагоприятные природные условия – засушливое лето, лютые зимы с внезапными оттепелями, ливневые дожди с градом.
Когда приходил джут, кочевники снимались с насиженных земель и искали новые пастбища, чтобы прокормить скот, а значит, прокормить себя. Противостоять природе было трудно, но кочевники выживали – родная земля давала им такую возможность.
Так было всегда. Так было до тех пор, пока в конце 20-х и начале 30-х годов ХХ века в казахскую степь не пришел Великий джут, когда погибли миллионы казахов. Не природа и не стихия принесли это бедствие. Надо было сломить национальный дух, унизить человеческое достоинство, вытравить из крови и разума национальную память, генетический дух – в борьбе за пресловутую идею все средства хороши. Даже если в этой борьбе уничтожались миллионы ни в чем не повинных людей.
От голода в 1931–1933 годах в Казахстане погибло свыше полутора миллиона человек. 600 тысяч казахов были вынуждены навсегда покинуть родную землю. Ни нашествие джунгар, ни Вторая мировая война не нанесли такого урона нашей нации, как ашаршылық.
Не обошел голод и другие республики бывшего Советского Союза. Так, в Украине, где голод 30-х годов охватил значительную часть республики – Запорожскую, Донецкую, Екатеринославскую, Николаевскую, Одесскую губернии, погибло около 4 миллионов человек. Конфискация хлеба шла и в соседней Белоруссии, где от бескормицы погибло от 100 до 500 тысяч человек. Миллионы погибли в российском Поволжье.
Все они, эти погибшие от голода – это не просто страшная статистика. Это не рожденные новые люди. Это обескровленные нации. Это утраченные поколения…
В те трагические времена в казахской степи были случаи людоедства. Этот факт известен. Доктор исторических наук, профессор Жулдызбек Абильхожин говорит, что когда человек голодает, у него нарушаются бимолекулярные процессы, он теряет разум. «Человек уже не соображает», – говорит ученый.
Но не эти несчастные потеряли разум. Потеряли разум те, кто устроил ашаршылық.
«Какой же деспот создал эту пытку?
Иль полоумному пришла такая блажь?
Последнюю овцу, кошму, кибитку,
Мол, заберешь и ничего не дашь.
Но все молчат, хоть знают – не умеет
Казах-пастух ни сеять, ни пахать.
Без юрты он зимой окоченеет,
Без стада и овец он будет голодать.
…Обута я... а тот казах босой.
Безумную старуху вспоминаю
И женщину с протянутой рукой.
Из грязных тряпок груди вынимает,
Чтоб объяснить: «Ни капли молока».
И крохотное тельце прижимает
Худая материнская рука.
Не содрогаюсь я от отвращенья,
Но и смотреть спокойно не могу,
Как люди, падая от истощенья,
Перебирают колоски в стогу».
Это строки из стихотворения «Казахстанская трагедия» девятнадцатилетней Татьяны Невадовской, которая в те годы приехала в голодающий Казахстан вместе со своим отцом, сосланным профессором. Как-то во время прогулки в ауле Шымдаулет девушка столкнулась с изможденным, обессиленным от голода молодым казахом, умершим на ее глазах. Потрясенная ужасающими картинами массового голода, девушка стала вести дневник и в 1933 году написала это стихотворение. Сколько в нем истины, боли, сочувствия...
Наши предки выжили во времена, в которые выжить было нельзя. Оставшись в живых, они стали началом. Спасибо вам, выжившие. Вы сделали это, чтобы были мы.
…Перед своим уходом отец показал мне место, где в те страшные годы спешно были похоронены его отец со своими детьми – братьями и сестрами моего папы. Когда-то это место показали ему старики. Несколько лет назад я поставила там памятник, на котором указала имена своих погибших пращуров. И причину их смерти. И попросила каменщика написать на изваянии просьбу для тех, кто увидит этот памятник, почитать за них заупокойную молитву. Я хотела заглушить эту родовую боль. Я хотела осушить в своей памяти слезы моего отца...
