Тайны монетного двора

– Александр Вячеславович, как создавалось производство, которого никогда не было в рес­публике?

– В 1991 году я перешел из научно-исследовательского института на Ульбинский металлургичес­кий завод в цех катализаторов и сорбентов. Мне сказали: «Будем заниматься всем, кроме... денег».

Мы вели темы по катализаторам, сорбентам, ферритам, магнитам… Помню, как 31 декабря 1991-го, когда уже все начали праздновать, я заканчивал писать техзадание на производство ферритов. После Нового года в первый рабочий день меня вызывает начальник цеха и говорит: «Все темы бросаем, занимаемся деньгами».

Наш цех относился к урановому производству, или заводу топлива атомных станций. Начальником был Юрий Валентинович Тузов. Мне как инженеру-исследователю поручили проработать тему со стороны науки. Моя группа состояла из двух инженеров и двух лаборантов. Начали искать литературу, в том числе посмотрели довоенную советскую техническую энциклопедию. Там была статья, где расписывалась технология.

Директор Ульбинского металлургического завода Виталий Метте поставил задачу к 12 января 1992 года отчеканить опытную партию. Первое оборудование было изготовлено в инструментальном цехе. Дизайн разработали в проектно-конструкторском отделе «Ульбы», граверы вручную вырезали штемпеля.

Первые монеты были выпущены, конечно, без специализированного оборудования. В 1994 году в составе «Ульбы» поя­вилось самостоятельное производство – завод изделий из цветных металлов – ИЦМ.

– Для «монетки» подбирали какое-то особое здание?

– Выделили бывшее помещение энергоцеха, где раньше ремонтировали двигатели. Сначала отдали часть здания, а затем – все его целиком. Мы сделали проект, заш­ли строители и с нуля сделали ремонт. Получилась «конфетка», как нам казалось.

На первых порах такие условия вполне устраивали, но со временем пришлось все переделать. Когда стали выпускать монеты proof-качества (наивысшее качество чеканки. – Авт.), то привлекли российский институт гигиены труда – они разработали систему вентиляции и кондиционирования. Там само производство такое: если хоть одна пылинка попала на зеркало и пошла чеканка – инструменту конец, а монеты – в брак.

Участок, где выпускали прос­тые деньги, был оборудован как обычное машиностроительное перерабатывающее предприятие. Правда, режимное. Мало того, что действовал строгий пропускной режим на самом заводе, систему пропуска ввели на каждом участке внутри предприятия. Этот порядок сохраняется до сих пор.

– Как удалось решить технологические задачи?

– В 1992 году возглавивший работы Юрий Владимирович Забелин вместе с начальником лаборатории автоматизации поехал на Московский монетный двор и в Испанию. За границей они встречались с компаниями, которые производят монетное оборудование. Что-то подсмотрели, что-то им посоветовали. В основном закупали импортное оборудование – немецкое, швейцарское.

Никто нам не препятствовал, производители оборудования заинтересованы были продать. В том же 1992-м мы с проектировщиками, с будущим главным инженером тоже собрались на Мос­ковский монетный двор, но нас уже не пус­тили. Сказали: «Надо разрешение Гайдара» (Егор Гайдар, бывший министр финансов и экономики РФ. – Авт.). Мы начали выходить на министра, нам говорят: «Гайдара мало, Ельцин должен разрешить» (Борис Ельцин, президент РФ в 1991–1999 годах. – Авт.). Мы уже приехали, сидели в Москве, неделю ждали у моря погоды. Но нас отправили домой.

– Выходит, правда, когда говорят, что в этом сегменте никто не спешит делиться технологиями?

– Не совсем так. В 1994–1995 годах Австрийский монетный двор начал сотрудничество с Казах­станом. Они заключили договор с Нацбанком о передаче технологии proof. Но самую первую партию мы отчеканили 13 ноября 1992 года на немецких прессах.

Закупили оборудование, отчасти сами изготовили, смонтировали, сделали заготовки. Это был первый заказ от Нацбанка. Сначала пришлось пользоваться технологией, где применялось травление. Если заготовки быст­ро не высушишь, они начинали покрываться окислами.

У нас была сушильная аппаратура, но случались сбои. В некоторых партиях случались покраснения. Поэтому женщины стояли и вытирали денежки простынями, чтобы не оказалось пятен. На заводе с юмором говорили: «Банно-прачечный цех».

Потом мы доработали технологию. Заготовки монет поступали последовательно на линию травления и дальше – в сушилку, которую сделал конструкторский отдел Ульбинского металлургичес­кого завода. Объем – тонна в час.

Медные «трубы»

– Какой металл использовали для первых партий?

– До 1995 года тенге делали из нейзильбера – это сплав меди с никелем и цинком. А для тиынов использовали томпак – это латунь из 80% меди и 20% цинка. Вообще, сначала планировалось, что на предприятии будет полный цикл. Мы сами хотели плавить металл, делать прокат.

На бериллиевом производстве специально разработали сплав с условным названием «66-й»: медь с 6% добавки никеля и 6% цинка. Как раз из него мы выпус­тили опытные образцы.

– Что помешало воплотить полный цикл?

– Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что в получении своего проката возник ряд проблем. Нам пришлось искать других производителей. В Казахстане было всего одно такое предприятие – Балхашский завод обработки цветных металлов. У них большой ряд, но мы выбрали нейзильбер, потому что он похож на сплав советских монет.

В советских, правда, меньше никеля и есть марганец. У нас были медь, цинк, никель. Советский сплав, кстати, по сравнению с нашим был более блеклым. Так мы начали выпуск монет из балхашского металла. Кто постарше, наверное, помнят те деньги.

Они были большие, тяжелые, неудобные в обращении. Поэтому дизайнеры Нацбанка разработали новые модели и сказали: «Надо перейти на более легкий вес». Мы стали решать задачу. Как правило, монетные дворы никогда не пересекаются, не бывает так, что у соседних государств одинаковые деньги.

Мы пересмотрели все ряды монет СССР, Европы, Азии. И выб­рали новый ряд. Так как латунь быстро темнеет, было решено использовать нибрасс – никелевую латунь. В сплаве 70% меди, 2% никеля, остальное – цинк. И до 2012 года деньги выпускались из этих металлов.

– А дальше? Снова потребовались изменения?

– На рынке цветных металлов начался бум. Если никель, условно говоря, стоил 5–6 тысяч долларов за тонну, то стал стоить 35–40 тысяч. Цена меди выросла с 3 тысяч долларов за тонну до 10 тысяч. Даже цинк, который стоил 300 долларов, вырос до 2,5 тысячи долларов. От нас потребовали найти экономичное решение.

Мы рассмотрели множество вариантов, смотрели плакированные металлы – стальной прокат с тонким слоем, например, из того же нейзильбера, мельхиора, латуни. Но это все равно дорого, и кроме того, возникала проблема с отходами. В черной металлургии переработка отходов с добавками цветных металлов является сложной и вредной с точки зрения экологии.

Посмотрели массу вариантов. В итоге нашли производителя, который делает стальные заготовки, покрытые двумя слоями цветных металлов. Это не накат, а именно покрытие. Мы сами занимались такой технологией, но маленькими партиями, для наг­рад. А монетному производству требуются тонны.

Я помню, делал презентацию по этому вопросу. Многослойное покрытие идет еще как защита от подделок, по нему автоматы распознают подлинные деньги. Вот на такие заготовки мы перешли в 2012 году. Их стали поставлять Германия, а затем Россия, сразу сотнями тонн. В монетах 50, 100 и 200 тенге используются цветные металлы, а остальные номиналы идут из стали с покрытием.

– Какие усилия были приложены, чтобы насытить страну металлическими деньгами?

– Мы работали до самой ночи. Была даже развозная машина, чтобы мы могли добраться до дома, – общественный транспорт в такое время уже не ходил. Коллектив молодой, директору было 36 лет, нам с главным инженером – по 35. Горели энтузиазмом.

Просто «Космос»

– Как на «монетке» возникло производство государственных наград?

– В 1992 году мы были готовы чеканить монеты, но нас «тормознули» – Казахстан до 15 ноября 1993 года оставался в рублевой зоне. Цех выпустил только опытную партию. А тут в республике объявили конкурс на разработку дизайна государственных наград. Курировал его Нацбанк.

Начальник инструментального участка, дизайнеры и я поехали в Алматы посмотреть конкурс­ную документацию, эскизы. Было решено, что модели сделает Нацбанк, ибо у него были такие машины и работал отдел дизайна банкнот и монет.

Модели делают примерно в десять раз больше, чем оригинал, чтобы получить четкий рисунок. Мы откатали образцы и летом 1993 года привезли показать Нурсултану Назарбаеву. Ему они не понравились. И тогда нам дали добро на изменение дизайна. Первоначальный вид остался у подвесок «Күміс алқа», «Алтын алқа», медалей. А четыре ордена мы переделали. 25 октяб­ря 1994-го привезли в Алматы уже новые награды.

В музее нашего предприятия есть первые ордена. Невооруженным глазом видно,  они несовершенные. Даже после того, как их переделали, они все равно несли советский дух.

В Администрации Президента решили сделать усложненные дизайны наград, объявили конкурс на разработку. В республику приехали представители всемирно известной английской компании Spink&Son – она изготавливает ордена для многих стран. Своим монетным двором и тем более орденским производством располагает далеко не каждая страна, это сложные технологии.

В конкурсе участвовали наш монетный двор и Spink&Son. Каждая сторона изготовила по 10 экземпляров. В тот год столицей как раз стала Астана, новые ордена мы показывали уже там. Наш завод выиграл по всем трем показателям – качеству, дизайну, цене.

Большой вклад внесли Армен Ахвердян и художники-граверы. Вообще, это был большой коллективный труд. Вот так вышел новый орденский ряд, который пополняется до сих пор. Позже практически все ведомства стали выпускать свои награды. Есть множество частных компаний, которые тоже выпускают награды. Но если дать изделия коллекционерам, они сразу видят: вот продукция монетного двора, а вот – частника.

– Как «монетка» собрала ставшую знаменитой команду дизайнеров?

– С кадрами была проблема, таких специалистов нигде не готовили. Когда решили делать награды, на «Ульбе» организовали экспериментально-производственную базу – специально для обучения персонала. Дизайнерами пригласили выпускников художественных училищ – граверов, эмальеров.

Как раз в это время пришел Армен Саркисович Ахвердян – художник, имя которого сегодня хорошо знают в республике и в мире. Обучение шло полгода, и 1 апреля 1994-го на базе монетного цеха завода атомного топлива и экспериментально-производственной базы был организован завод изделий из цветных металлов. Позже, в 1998-м, предприятие вошло в состав Нацбанка в статусе Казахстанского монетного двора.

«Фишка» нашего монетного двора – использование тантала. Это дорогой металл, из которого делают корпуса брендовых наручных часов, применяют в электронике, в космической отрасли.

На «Ульбе» есть танталовое производство. И как-то наш сотрудник Андрей Литвинов высказал идею отчеканить монеты из этого металла. Он красивый, благородного серого цвета.

Я говорю главному дизайнеру Нацбанка Виктору Ивженко: «Он будет символизировать глубину космоса». Художник согласился, разработал дизайн. И с этой коллекционной монетой мы сразу получили главный приз на выставке в Италии. На нее у нас есть патент. А дальше вышла целая серия «Космос».

Сейчас завод выпустил монеты разных цветов. Тантал – это вентильный металл, при электрохимическом воздействии он покрывается цветной оксидной пленкой. Можно получить до 20 разных цветов в зависимости от напряжения тока.

Первые инвестиционные монеты были выпущены из золота в Австрии. Я как раз там был, мы обу­чались технологии proof. Потом они передали нам инст­рументы, и мы стали чеканить инвестиционные монеты «Шелковый путь». У них был большой номинал, поэтому наши деньги проигрывали по сравнению, например, с российскими инвестиционными монетами в 1 рубль, 3 рубля. Инвесторам выгоднее, когда номинал мизерный, а реальная стоимость, например, 1 000 долларов.

Потом и в Казахстане стали выпускать инвестмонеты с маленьким номиналом. В нулевые мы освоили выпуск мини-слитков из золота и серебра. Сейчас завод разработал для Нацбанка слитки с целым рядом степеней защиты, например, микротекс­том, сложным гуртом. Их невозможно воспроизвести в кустарных условиях. Обычным глазом видишь на изделии маленькое сердечко, а под микроскопом оно состоит из сотен микрорисунков. Мы сами придумывали эти степени защиты.

– Как долго служило оборудование, с помощью которого запускали первое производство?

– На первых порах основной была линия по производству заготовок. Кругляши на станках вырубали из ленты, отправляли в печь и получали готовую продукцию. Позже, как я уже говорил, заготовки стали закупать. Сейчас монеты изготавливают на автоматизированных высокоскоростных прессах. У них производительность 700–800 ударов в минуту. Это пулемет.

А ордена – это штучное производство, сложное. Все награды многоярусные, многослойные, из разных сплавов, с использованием драгоценных металлов, эмали. Их делают на разных прессах.

Технологий много. Например, для выпуска юбилейных наград к 75-летию Победы мы специально купили станок для лазерной печати. На сегодня наш монетный двор находится в десятке или даже пятерке самых технологичных в мире. Есть Всемирная денежная выставка, раньше она проходила в Базеле, сейчас – в Берлине. И нас в 2007 году туда пригласили почетным гостем – образно говоря, признали чемпионом года.

– А как получилось, что вы стали чеканить монеты для Беларуси?

– В 1995 году в Усть-Каменогорске проходило совещание директоров монетных дворов СНГ. Приехали представители национальных банков ближнего зарубежья. В это время мы как раз насытили рынок Казахстана и искали заказчиков.

На совещании презентовали свои возможности и предложили чеканку Кыргызстану, до этого у них были только бумажные деньги. Следом заказ разместил Таджикистан. Завод прошел сертификацию ISO, чтобы иметь право на участие в международных конкурсах.

В 2004 году пришел заказ от Беларуси на монеты proof. На территории бывшего СССР всего 5 стран имеют монетные дворы – Россия, Украина, Узбекистан, Литва и Казахстан.

– Весь мир переходит на безналичный расчет. Может, скоро монетные дворы будут не нужны?

– Полностью на интернет-платежи не перейти, наличные деньги еще долго будут востребованы. Работы Казахстанскому монетному двору хватит надолго.