Не предавать забвению

Голод начала 30-х остается одним из важнейших и неисследованных до конца вопросов истории. Казахстан в результате постигшего республику в 1932–1933 годах небывалого голода понес тяжелейшие потери. Эта трагедия унесла жизни более двух миллионов человек.

– Начавшаяся в конце 20-х годов конфискация скота и имущества у наиболее крупных скотоводов вылилась в насильственную коллективизацию, которая закончилась к весне 1932 года. Одновременно с коллективизацией активно шла хлебозаготовительная кампания. В колхозах отбирали все запасы зерна, включая семенной фонд, на скотоводческие районы также накладывались обязательства сдавать зерно, и люди были вынуждены менять скот на хлеб, – рассказывает архивист Центра документации новейшей истории города Семея Наталья Яковлева. – В большинстве своем хлебозаготовки превратились в карательные экспедиции, крестьянам, не говоря уже о кулаках, не оставляли ни продовольствия, ни семян, ни скота, ни птицы. А скот, реквизируемый для нужд колхозов, забивали на месте, так как невозможно было прокормить собранные большие стада. Зимой 1930 года в широких масштабах шла кампания по заготовке мяса и шерсти, что привело к гибели большого количества овец от холода.

Животноводство понесло огромный урон. Количество голов крупного рогатого скота в 1932-м, по сравнению с 1928-м, сократилось в семь раз, а овец – в 14. К тому же 1928 и 1929 годы оказались неблагоприятными в климатическом отношении, что привело к гибели большинства посевов. Голод повлек еще одну беду – массовую откочевку казахов. Сотни тысяч людей вынуждены были откочевать за пределы республики, в другие страны. Миграция была обусловлена голодом, нищетой, отчаянием. Несколько сот тысяч казахов перебрались в Китай, Монголию, Иран, Россию, Киргизию, Туркменистан, Афганистан. Оставшихся ждали голод и лишения.

Коллективизация и раскулачивание сопровождались жестокими репрессивными мерами. За 1932–1933 годы за сопротивление властям и попытки скрыть зерно и мясо от заготовок было осуждено более 33 тыс. человек, за пределы республики выслано около шести тысяч. В то же время в Казахстан из других регионов СССР было переселено около 180 тыс. раскулаченных, лишенных средств к существованию.

В архиве сохранилась справка врача-санинспектора по Восточно-Казахстанской области Сеитова о результатах обследования положения откочевников, расквартированных на бывшем кожевенном заводе Трапезникова: «…размещены они во многих местах на лугу совершенно под открытым небом, без всякой возможности прикрыться от ветра и дождя, кроме того, данное место совершенно сырое. Почти полное отсутствие у откочевников постельной и нательной одежды ставит их в невозможно тяжелое положение. Общее количество откочевников 630 человек. Питание присылается одно и то же количество, как на 400, так и на 630 человек…»

Люди умирали от голода, болезней, плохих условий проживания. Самыми уязвимыми были дети. Оставшиеся без помощи взрослых тысячи детей оказались обреченными на неминуе­мую гибель. Они стали беспризорниками, потеряв связь с родителями во время движения в соседние области, в частности в Западную Сибирь. Случалось, что и родители сами оставляли детей, особенно малышей, на произвол судьбы. Детские дома Казахстана и Сибири были переполнены. В селе Озерки неподалеку от Семипалатинска тогда действовал детский городок, открытый на территории бывшего завода. Детей куда-то надо было поселить, другого места просто не нашлось. На 370 детей было восемь воспитателей без какой-либо квалификации, две няни, одна уборщица и двое рабочих.

«Воспитательской работы никакой нет, это установлено нашим наблюдением и поведением детей. Имеют место побеги, дети ничем не заняты, шатаются по заводу и предоставлены сами себе, купаются в грязной воде, роются в отбросах завода. Мед­обслуживания нет, дезинфицирую­щих средств тоже нет. Отсюда высокая заболеваемость сыпным и брюшным тифами. Дети прибывают зараженные, немытые и нестриженые», – говорится в архивной справке облздрава.

Несмотря на высокую смерт­ность, количество воспитанников детских домов постоянно увеличивалось за счет подоб­ранных на улицах и в домах, где умерли все взрослые.

В Центре документации новейшей истории есть воспоминания ветерана Великой Отечественной войны Асылхана Тобылдиновича Бекбаева. Когда ему было пять лет, от кори умер старший брат. Асылхан тоже заболел тяжелой формой кори, но чудом остался жив. Вместе с младшим братом, двухлетним Жуматаем, они попали в тот самый Озерский детский дом. Мальчиков распределили в разные группы. С братиком он встречался лишь раз в сутки в столовой, где на обед был маленький кусочек хлеба и тарелка супа. Но один раз Жуматай не пришел. Асылхан спрашивал о братике, но все молчали. Он его нашел в дровяном сарае, где были тела других умерших от голода ребятишек...

Сохранились в архиве воспоминания участника войны, почетного гражданина Семея Габдулгазиза Гайнутдиновича Ахмерова. Его отец работал на клееварном заводе, мать занималась воспитанием детей, в семье подрастали четверо мальчишек.

«Помню тридцатые годы, когда люди недоедали, еле сводили концы с концами. У нас дома была домашняя мельница, на которой дробили и мололи пшеницу, рожь, овес, чтобы получить крупу или муку. Мельница представляла собой две половины круглой чурки, обшитые плоскими гвоздями (жернова). На нижней чурке – железный стержень в центре, на который одевалась верхняя чурка с отверстием для засыпки зерна и ручкой для вращения. Очень часто приходилось нам с братьями крутить эту «механизацию» до красных мозолей на руках», – писал Габдулгазиз Гайнутдинович.

Запомнилось ему, как ни свет ни заря бежал в магазин, возле которого выстраивалась длиннющая очередь за хлебом. «Пос­ле многочасовых ожиданий, прижав буханку к себе, словно что-то живое, бережно несли драгоценную ношу домой. Хлеба досыта не ели, а из сладостей в ту пору мы знали лишь комковой сахар, которым наслаждались только по праздникам», – вспоминал ветеран.

В конце 30-х годов жизнь стала немного налаживаться. Родители купили мальчикам костюм. С братом Габдулгафаром носили его по очереди, или один надевал пиджак, а другой брюки. Мальчишки и этому были рады, считали себя очень счастливыми.

– Нас нередко спрашивают, почему мы продолжаем говорить о пережитом спустя столько лет. Прежде всего потому, что не хотим, чтобы нашим потомкам пришлось пережить страшное и трудное время голода и скитаний. Пусть наша память живет ради будущего ныне живущих, – заключает Наталья Яковлева.