Роман-откровение, роман-летопись, роман-потрясение... Это все – «Талтүс» Таласбека Асемкулова, произведение, не похожее ни на какое другое

Все начинается в полдень

Погружение

Подводный мир таинственный и загадочный. Он притягивает взоры, внимание миллионов людей. Не каждый решится нырнуть глубоко, дайвинг даже с инструктором – дело непростое. Но того, кто решился, ждет зрелище, которое недоступно взору сидящих у моря.

Так вот роман «Талтүс» («Полдень») – это погружение в мир искусства, в его глубину, куда не достигает свет софитов и почти не слышны овации. И где можно найти самые настоящие сокровища. «Қазына, қазына» – процесс чтения сопровождался этим словом, засевшим в голове, и это вполне оправдано.

На первый взгляд, фабула романа вполне обычная. Отец и сын, кюйши, спутница мужчины – неродная мать ребенку, классическая мачеха, как из сказок – злая, скупая на любовь и порой лицемерная, как говорится, на то она и мачеха. Послевоенное, непростое время, аул, затерявшийся в степях, незатейливый быт, семейные дела, мальчишеские разборки...

Но даже за тенью повседневных картин отчетливо проступает мысль: «Искусство – это не только дар, это ноша, пронести которую сможет не каждый». В конце романа эту мысль озвучивает возлюбленная главного героя Ажигерея Гульшат: «Өнерді сор ғана көтереді» («Искусство может вынести лишь несчас­тье»).

Образы выписаны ювелирно, тонко и ненавязчиво, без применения стереотипных оборотов и описаний. Мастерски использован аллегорический метод, но об этом позже. А пока отметим, что ценность романа также в том, что он автобиографичный. Судьба кюйши, писателя-билингва, кинодраматурга, музыкального и литературного критика, автора ряда работ по этнографии Таласбека Асемкулова была сложной, полной невзгод. К сожалению, имя феноменальной личности, коей был автор, не так известно широкой публике. И в этом тоже есть часть трагедии истинного таланта.

Мать и мачеха

«Өгей шеше бауырсақ, көрде жатып қол былғар» – «Мачеха как бауырсак, даже лежа в могиле пачкает руку» – эта казахская поговорка очень точно отражает неприглядную, но истинную суть материнства поневоле, не окропленного кровью из чрева, того, что как правило, идет лишь «бонусом» для женщин, связавших жизнь с вдовцом, имеющим детей.

Конечно, бывают случаи, когда неродная мать становится настоящей мамой, но полюбить сердцем и принять чужое дитя дано не каждому. Ведь не случайно злая мачеха – одна из ключевых героинь в фольклоре многих народов.

В романе «Талтүс» образ мачехи написан через детали и эпизоды, и это проекция на более глобальные вещи, когда все сводится от частного к общему. А детали настолько говорящие, что пары абзацев оказалось дос­таточно, чтобы героиня ожила, вызвала целую гамму чувств.

...Под моросящим и холодным дождем ребенок идет не домой, а подальше от него. Он устал, озяб и засыпает в стоге сена на окраине аула. Там его и находит отец. Поговорив с сыном, он понимает, что ребенок морально истощен нелюбовью мачехи настолько, что готов бежать из дома. Мужчина в порыве гнева привязывает жену к хвосту лошади, чтобы исполнить древний жестокий обряд наказания самых бесчестных и подлых. Женщину спасают прохожие аулчане. На вопрос, за что такая жесткость, отец в отчаянии кричит: «Періштедей баламды қор қылды, сүйегін жасытты» («Она унизила моего сына, размягчила его кость»).

В этой краткой, но емкой сцене отражено все: боль за сына, разочарование из-за подлости жены, злость за то, что не видел, не заметил раньше морального состояния сына. И страх, что унижение сломит дух мальчика, на которого он, как отец, возлагал большие надежды.

Шустрых, активных людей казахи называют «еті тірі», «сүйегін жасытты» – «размягчила кость», а следовательно, «еті өлі» – антоним этого понятия. Ведь каким становится мясо на размягченной кости? Вялым, рыхлым, с прожилками костных осколков.

Вообще кость для казаха – это не просто часть скелета и даже не весь скелет, это основа рода. «Сүйек жаңғырту» – обычай «возрождения кости» когда два рода, приходящиеся друг другу сватами издавна, обновляют родство, заключая союз еще одной пары.

«Сүйекке дақ түсті» («Пятно на кости») – так говорят, когда низкий, бесчеловечный поступок позорит весь род, а не только семью преступившего законы людские или государственные.

«Сүйекке түсу» – процедура омовения усопшего. Хотя по сути обмывают тело, говорят именно так – «обмыть кости», «сүйегін әкелді» – когда доставляют останки умершего на родину, домой откуда-нибудь.

«Еті сіздікі, сүйегі менікі» («Мясо ваше, кости мои») – так говорили и говорят, отдавая ребенка на обучение мулле, учителю, выдавая замуж дочку. Под­разумевая, что обучая, можно использовать все методы, только «размягчать кости не нужно, а дочь моя теперь принадлежит вашему роду, вся плоть ее там, но ломать ее тоже не нужно». Иногда говорят «еті де, сүйегі де сіздікі» – и это высшая форма доверия человеку.

Жестокость злой мачехи, прикрываемая на публике показной, лживой добротой, – образ власти, которая размягчала кость народу, вырывая с корнем его культуру, меняя ее в угоду своей идеологии. Ни для кого не секрет, что после революции традиции, обычаи, в целом культура казахского народа была предана забвению, насильно вымывалась реками крови интеллигенции и представителей творческой среды. Отец Ажигерея, Сабыт, тоже испытал на себе стужу каторги, так же, как и многие властители дум и сердец, был изгнан из родной степи, но вернулся живым. И всеми силами пытался сохранить и передать таинство сокровищ ядра национальной культуры, соль национального кода – музыку степей, кюи, рожденные в сердцах великих степных композиторов своему сыну Ажигерею.

Так же, как злая мачеха, власть того времени создавала видимость любви и принятия, оставляя крупицы родной культуры, чтобы на показательных концертах продемонстрировать нарядных артистов. Но то была уже селекция, похожая на оригинал только внешне.

В мелочной, бытовой ссоре мачеха Кулбагила пинает в голову пасынка. И это тоже говорящая деталь! Голова у казахов всегда считалась сакральной частью тела. До сих пор сохранился обы­чай не отдавать головной убор, не класть его ниже пояса, не наступать и не бросать. К тому же по голове бить означало отбить счастье. «Басынан ұрма, бағы тая­ды» – так старики учили и учат молодых невесток, шлепаю­щих своих нашкодивших чад.

То есть те, кто не желает ребенку зла, будь то мать или отец, даже будучи очень злыми, не посмеют ударить по голове свое­го ребенка. Потому что счастья своим детям желают все родители, просто каждый понимает эту категорию по-своему.

Отец выгоняет злую жену, но она возвращается, просит прощения и всем видом показывает лояльность к пасынку. Ее принимают, накрывается дастархан, взрослые договариваются и выходят на улицу. Мачеха потчует пасынка лакомствами, мальчик, радостно представляя себе радужное будущее, пьет чай, как вдруг спиной ощущает взгляд. С другого конца комнаты на него смотрит мачеха, и взгляд ее полон ненависти, губы ее шепчут проклятия. Отвернувшись, ребенок пьет чай, глотая слезы.

Люди искусства, те, которые не сгинули в машине тоталитаризма и репрессий, всегда чувствовали на себе всевидящее око цензуры, давая одной рукой возможность жить, второй власть закрывала им один глаз и рот. И они продолжали «пить чай», сквозь слезы, невидимые миру.

Талтүс – время силы

Полдень у казаха – время расцвета силы. В мифах и сказках нередко батыр обретал полную мощь именно в полдень. Также в полдень на Наурыз закалывали быка и варили из него блюдо «белкөтерер», что означает «выпрямляющий спину». А прямая спина – это символ несломленности духа.

Живые детали и образы начинаются с названия романа. Но почему все же полдень? Не рассвет и не закат?

Отец Ажигерея, Сабыт – человек, которого не сломила судьба. В череде потерь и лишений он сумел не расплескать свой талант, любовь и преданность искусству. И даже более того, смог воспитать своего последователя, выпестовать в его душе росток любви к родным напевам, чтобы душа его открылась всем струнам столетий, чувствовала музыку предков. Находясь четверть века в лагерях, Сабыт научился играть кюи без домбры. Это кажется настолько удивительным и даже невозможным, но человек может все, если его ведут идея и истинная любовь.

И Сабыт сумел. Пронести в груди огонь, не дал ему погаснуть, а потом передал новому поколению. Ажигерей обрел мощь, в нем сила и дух предков. Возложенная на него задача нелегкая, но он с ней справится. Для этого у него есть все необходимое: сила духа, стремление к новому, искренняя любовь к искусству.

Кроме того, полдень – это как аванс, надежда, вера в то, что время казахской культуры еще придет, что настоящий расцвет еще впереди. Ведь полдень – это еще не вечер.

Не все будет гладко и легко, впереди будут препятствия, и нужно их преодолеть. Умуд­ренный опытом и жизнью Сабыт учит своего сына, и опять же иносказательно. Они на лошадях переходят реку вброд, и хотя весеннего половодья уже нет, вода бурлит, делая переход сложным. Сабыт учит сына: «Не смотри на поток воды, голова закружится, смотри на противоположный берег». Он помогает ребенку пройти сложный отрезок пути, учит правильно держать поводья, а в конце испуганному мальчику говорит: «Такое тоже нужно увидеть, пережить».

Смотреть на противоположный берег, а не под ноги, то есть видеть цель и не останавливаться на полпути – этому нынче учат коучи и психологи. И этому учил своего сына Сабыт, пройдя через жернова карательной системы. Не это ли пример наивысшей мудрости, выкованной веками в Великой степи?

Две струны – большая философия

Роман музыкальный. Грустные, лиричные, веселые, разные кюи «звучат» со страниц на протяжении всего произведения. В нить повествования вплетены мифы и сказания, легенды, истории из жизни великих личностей. Также присутствует и незримый, но явный тылсым дүние, то есть параллельный мир, в существование которого казахи верили издавна. Так, например, исполняя кюй «Жұмағұл», Сабыт рассказывает о мастере Жумагуле, которому и посвящен кюй. Золотые руки его изготовили деревянную лошадь, которая умела двигаться и даже возносила хозяина в небеса. Услышав о чудо-коне, патша захотел его увидеть и завладеть им. После нескольких дней осады царского войска Жумагул был вынужден сдаться. За коня патша пообещал мастеру денег и предложил... служить ему. Но гордый мастер отказался и принял смерть стоя. Коня пытались схватить, обуз­дать, но деревянный конь не сдался, попрощавшись с хозяи­ном, он взмыл в небеса и с тех пор парит там и ждет своего владельца. Исполняя кюй, Сабыт рассказывает легенду, и слушатели переносятся в другое измерение, они словно видят фильм, настолько живая музыка льется из двух струн домбры.

Скорбь отца, потерявшего сына и обретшего другого в лице барымташы, холодит душу, настолько жалобный плач передает домбра – это уже история другого кюя. Она кажется нереальной, однако такие рассказы передаются из уст в уста и являются отражением глубинных мыслей народа.

Звуки домбры словно напевы самой степи звучат на протяжении всего романа. И это вовсе не привычные нотные ряды, которые мы слушаем на концертах и дома, это подзабытые сокровища из кладовой народных талантов, большинство из которых, пережив почти полную смерть, были реанимированы. К слову, автор романа Таласбек Асемкулов вернул в обиход свыше 50 кюев, подарив им вторую жизнь.

Если бы к книге прилагался диск с кюями, звучащими в романе, это был бы эффект полного присутствия.

Точка возврата

Еще одна тема, звучащая в романе, – это жизнь и смерть. Потеря близкого человека всегда горе, трагедия, и с ней читателя сталкивают с первых строк. Ребенок, потерявший мать, в памяти которого мгновение или день, похожие на вечность, когда он шел, держась за руку своей мамы.

И почти сразу же следует сцена, о которой мы писали выше, когда мачеха своей жестокостью «размягчила кость» мальчику. У казахов к сыновьям особое отношение, другое, чем к девочкам. Потому что сын – это продолжатель рода, новая ветвь на генеа­логическом древе и, конечно, защитник, воин. А безопас­ность – базовая потребность любого живого существа.

К тому же свою лепту внесли социальные катаклизмы: голодомор, репрессии, война, когда мужчины уходили и не возвращались. Немало случаев, когда родители были вынуждены выбирать, кого из детей спасти. И выбирали сына, отдавая дочку в жертву голодным животным, волкам, толпе, оставляли в степи, потому что двоих детей спасти от голода было нереально тяжело.

Тяжело умирает и зять Ажигерея – Баймукан. Вернувшийся с войны солдат имел контузию, и это не прошло бесследно: бывали вспышки агрессии, злость на людей, проецирующаяся на жену Калиму, сестру нашего героя. Есть эпизод, которого достаточно, чтобы понять, каково было ей жить в таком психологическом поле. Сын Калимы Ырыскали приходит к ее отцу Сабыту и просит дать ему күшәла – мышьяковый эмниум. Растение күшәлә цветет весной, потом листья жухнут, но в земле остаются корнеплоды, которые содержат в себе элемент, используемый в медицинских целях. Однако для лечения следует строго соблюдать пропорции, иначе из лекарства оно превратится в яд. Особенно любят лакомиться күшәлә дикие кабаны, безошибочно находя их в земле. Полакомившись ими, кабаны становятся агрессивными. Не случайно существует поговорка: «Күшәлә жеген ит сияқты» – так говорят о человеке, который беспричинно смеется или ведет себя неадекватно.

Попросив дать ей күшәлә, дочь опять же иносказательно доносит до отца свою боль, жизнь настолько невыносима, что она готова уйти добровольно. Конечно, отец все понимает и расспрашивает внука и узнает, что они уже несколько дней живут у соседей, потому что отец жес­токо избил мать.

Находясь на смертном одре, Баймукан, тело которого иссушила болезнь, просит прощения у своей жены: «Вот и я стою у акирета-вечности, знаю, что обижал тебя, прости меня Кама, чтобы я не унес этот долг с собой».

Перед смертью же Сабыт рассказывает сыну тайну. Калима и Баймукан – его родители, а он его дед. Он взял его себе на воспитание с целью передать ему свои знания и возложить на него важную задачу. Ажигерею было суждено стать хранителем истории, собирателем сокровищ национального искусства кюя. Сабыт, понимая, что эта ноша нелегкая и потребует от сына жертв, возможно, лишит его права на простое человеческое счастье, отдает его на откуп во имя высшей цели – сохранить қазына, коим является кюй.

Смерть Сабыта примиряет мачеху и пасынка. Смерть – как фрагмент Вечности, которую порциями выдают людям, чтобы напомнить – все временно, все можно исправить, пока ты по эту сторону земли. Наверное, именно поэтому есть в смерти, неподвластной никому и ничему на этой земле, что-то торжест­венное.

Вот лишь небольшой анализ произведения, которое меня потрясло этой осенью. Разорвав все шаблоны и разбив все стереотипы, роман «Талтүс» стал моей настольной книгой. И сподвиг на прочтение других произведений автора.

«Талтүс» – не просто энцикло­педия казахской культуры, исполнительского мастерства, ­музыки, это книга о душе казаха, системе координат во вселенной казахского народа. И его прочтение для думающего читателя станет точкой возврата к своим корням, осознания их ценности.