В поисках духовной ДНК

– Рашид Мусаевич, насколько, по Вашему мнению, творческие фес­тивали важны для налаживания прямого, непосредственного диалога между деятелями искусства и их аудиторией?

– Чрезвычайно важны. Как посетитель огромного количества кинофестивалей и директор фестиваля «Евразия» на протяжении трех лет я прекрасно вижу всю значимость подобных мероприятий, потому что они позволяют нам почувствовать неповторимость и красоту живого человеческого общения. Сегодня мы все чаще и чаще взаимодействуем друг с другом дистанционно, и для простого обмена мыслями это действительно очень удобно. Однако технологиям не под силу заменить собой живую беседу, ведь общение с человеком глаза в глаза – это не только обмен мыслями, но и взаимная передача некой внутренней энергетики, с помощью которой мы способны вдохновлять своих собеседников. А вдохновение всегда было и остается важнейшей частью художественного творчества. Это в равной степени относится как к кино, так и к литературе.

– Предположим, встреча состоялась, и теперь писатель лично знаком со своим читателем, а режиссер – со зрителем. Может ли это стать толч­ком к переосмыслению, казалось бы, прекрасно знакомых произведений?

– Естественно, может, ведь личное знакомство открывает человека в новом свете. Однако по большому счету, если произведение сильное и самодостаточное, то личность автора для его восприя­тия существенной роли не играет. И в кино, и в литературе ты создаешь свой собственный мир, живой мир. И успех твоей книги или кинокартины зависит именно от того, насколько тебе удалось справиться с этой задачей. Некоторые даже заболевают такими мирами – они хотят читать еще и еще, не могут расстаться с полюбившимися героями и настойчиво требуют продолжения от автора. В кино ситуация аналогичная. О какой бы сфере искусства мы ни говорили, художественный мир всегда дает удивительное по своей глубине погружение в те области, к которым ты не подступишься, которых ты попросту не найдешь в обыденной жизни.

– Выступая перед гостями фестиваля, Вы анонсировали выход книги «Dramaticon: Драматургия на экране, на сцене и в жизни». Название очень точно передает всю значительность темы, сама постановка которой, не говоря уже о ее последовательной разработке, – дело не одного дня и даже не одного года. Все это вызывает закономерный вопрос: как долго продолжалась работа над книгой?

– Действительно, книга Dramaticon – это плод моих многолетних изысканий в области драматургии, которые начались еще со студенческой скамьи во ВГИКе. Мне очень повезло в том, что одним из моих учителей был легендарный театральный режиссер Анатолий Васильев. И появление книги, без сомнения, во многом его заслуга. Анатолий Александрович был в числе первых ее читателей, и тот замечательный отзыв, который он дал о моей работе, крайне важен для меня.

Почему же возник этот интерес к драматургии? До того как поступить во ВГИК, я не понимал всей глубины кинематографии, хотя и снял пару любительских картин. Институт же дал мне возможность прикоснуться к тайнам искусства. Студентом я стремился понять, что такое кино, что такое сюжет и как он складывается, почему одни истории тебя трогают, а другие оставляют равнодушным. Так постепенно формировалось собственное понимание этих проблем, и много лет спустя, в 2004 году, когда я уже выступал с мастер-классами и лекциями, делился своими видением искусства в ходе разного рода дискуссий и конференций, моими идеями заинтересовался известный американский ученый и сценарист Эндрю Хортон. В то время он как раз готовил к печати сборник эссе Screenwriting for a Global Market, специально для которого попросил меня написать статью с кратким изложением моих взглядов на драматургию. Я ее подготовил, Хортон ее опубликовал, и вот тогда-то пришло понимание того, что идеи нужно не только обсуждать, но и фиксировать на бумаге. Все началось с разрозненных заметок, переросших впоследствии в структурированный цикл из 24 полнометражных видеолекций, которые предназначались слушателям моей мастерской. Из расшифровки этих лекций, в общем-то, и родился Dramaticon. Издатели – Zerde Publishing и Meloman Publishing – нашлись сразу же, причем реализовывать книгу они будут не только в Казахстане, но и за рубежом.

– И это прекрасный повод задуматься о ее переводе на мировые языки...

– Такая задумка у меня и в самом деле есть. Более того, знаменитая Линда Сегер (консультант по созданию фильмов, автор бестселлера «Как хороший сценарий сделать великим». – «КП») уже дала моей книге очень сильную рекомендацию, благодаря которой Dramaticon заинтересовал сразу нескольких американских издателей. Сейчас я подготовил предложение о переводе книги на английский язык, планирую разослать его 5–6 издательствам. Одни специализируются в научно-популярной литературе, другие – более, скажем так, академические. В этом воп­росе моя позиция проста: кто первым возьмет, тот пусть и издает.

– Так как наша беседа все дальше и дальше уходит в область «изящной словесности», не могу не поинтересоваться: следите ли Вы за современной казахстанской литературой?

– Честно признаюсь, что далеко не всегда нахожу время на это. В данном воп­росе я совсем не специалист, поэтому и каких-то экстраординарных откровений от меня ждать не стоит. К чтению нужно относиться серьезно, а для размышления над прочитанным требуется достаточно свободного времени. Без этого сам процесс чтения попросту теряет смысл. У меня же сейчас так много работы, что свободное время стало чем-то вроде предмета роскоши, и выкроить хотя бы несколько минут – уже большая удача. Вместе с командой я разрабатываю цифровую платформу для сотворчества, которая как раз и призвана сблизить мир литературы с миром кино. Всех секретов пока раскрыть не могу, но скажу, что с ее помощью гораздо упростится работа над созданием контента, то есть сценариев для кино, театра и телевидения. Естественно, такой проект немыслим без привлечения искусственного интеллекта, однако он будет не заменой писателю-сценаристу, а скорее его инструментом для оперативного выполнения тех или иных задач.

Вообще замечаю за собой, что последние 10–15 лет мало читаю художественных произведений. Все-таки сейчас я больше сосредоточен на специальной литературе, поэтому выделить что-то из современных трендов в беллетристике или поэзии, увы, не могу.

– А если говорить о Ваших читательских предпочтениях в целом?

– Тогда я отвечу так. В детстве у меня была огромная библиотека, благодаря которой я вынес ценные уроки – уроки классики. Русской, американской, европейской, японской, мировой... Словом, она сделала меня тем, кто я есть сейчас. И когда меня спрашивали, какая книга моя любимая, я всегда называл ту, которую читал в тот момент. Откровенно говоря, до сих пор не могу понять, как можно однозначно ответить на вопрос о любимой книге или любимом авторе. Для меня такого ответа нет и никогда не будет, ведь каждый, будь то писатель, музыкант или художник, обогащает тебя по-своему. Как, например, ответить на вопрос, кто лучше – Леонардо да Винчи или Кандинский? А кто сильнее – слон или муравей? В детстве мы дурачились и постоянно спрашивали это друг у друга. И некоторые приходили к выводу, что муравей действительно сильнее, ведь может поднять вес, во много раз превышающий его собственный. Но искусство – это же не состязание по поднятию тяжестей, это духовная амальгама, где значение имеет даже самая последняя мелочь. В итоге мы получаем своего рода ДНК, расшифровать которую можно лишь в том случае, если не будет нарушена ее совокупность.

Приведу пример из живописи. Каждый творец находит свой язык, но находит потому, что уже умеет говорить. Свободен ли он от влияния других мас­теров при работе над собственным произведением? Нет, не свободен. Рафаэль был подмастерьем, копировал работы да Винчи и Микеланджело. Кстати, именно благодаря сделанной Рафаэлем копии мы имеем представление о картине да Винчи «Леда и лебедь», оригинал которой ныне утрачен. А потом вчерашний подмастерье создает «Святое семейство». И мы понимаем, что этого шедевра не было бы без осмысленного Рафаэлем опыта его предшественников. Точно так же да Винчи не было бы без Верроккьо, а Верроккьо – без античного искусства. Это и есть то, что я называю духовной ДНК, которая передается от мастера к мастеру.

Аристотель совершенно точно называл человека общественным животным. Ты можешь быть хоть трижды талантливым – талантливее самого да Винчи! – но если тебя, скажем, запрут в подвале на два года и лишат какого-либо контакта с окружающим миром, не только не станешь художником, но и человеком в полном смысле этого слова быть перестанешь. Этим я хочу сказать, что искусство существует, покуда идет межпоколенческий диалог и накопленный опыт обогащается новыми тенденциями и смыслами, новым видением и восприятием мира. Этот процесс непрерывен. И разве можно сказать, что один писатель, музыкант или художник своим творчеством влияет на тебя больше, чем другой?..

– В завершение нашей беседы поз­вольте задать еще один окололитературный вопрос: что Вы как кинорежиссер можете пожелать современным писателям?

– Раствориться в собственном произведении. Это абсолютно не значит, что я проповедник анонимного творчества. Нет, имя автора никуда не денется. Но не имя твое важно. Важно то, что ты соз­дал. Твое детище должно существовать независимо от того, жив ты, умер или, извините, впал в деменцию. Создавая произведение, ты создаешь мир, который продолжает свое существование уже без твоей помощи. Я называю это «войти в состояние творца». Как же понять, что созданный тобой художественный мир удался? Это подскажут тебе твои герои. Однажды ты достигнешь момента, когда твой персонаж начнет активно сопротивляться твоим попыткам определить его судьбу, говоря при этом: «Я не могу так поступить!» И у тебя больше не получится писать о нем все, что взбредет в голову. В эту самую минуту понимаешь, что придуманный тобою мир теперь живет по своим законам, соблюдения которых настойчиво требует и от своего создателя. И тогда важно сказать самому себе: «Ни слова, ни строчки я изменить больше не могу».