«Вызываю огонь на себя!»

…В 1944-м в 23 года он стал заместителем командира минометного полка, а в марте-апреле 1945 года в период наступления на Восточную Пруссию и Берлин занимал фактически генеральскую должность – командовал артиллерией механизированной бригады, в состав которой входило несколько полков из ставки Главного командования. В июле 1946-го 25-летний гвардии майор Салык Зиманов демобилизовался в должности начальника штаба артиллерийского полка.

Офицер и голод

Война застала девятую горно-стрелковую дивизию, где служил Салык Зиманов, на строительстве горных укреплений вдоль реки Чорох на советско-турецкой границе. 

– Я, будучи рядовым, а потом младшим командиром, в то время мало что понимал в политике, но на политинформациях нам говорили, что Англия и другие капиталистические страны собираются напасть на СССР с целью захвата наших нефтеносных районов – Майкопа, Грозного, Баку, поэтому надо укреплять границы, – рассказывал, вспоминая о своем военном прошлом Салык Зиманович. – С началом войны мы, конечно, бросили заниматься этим. Мысли о демобилизации, к которой я готовился, тоже в те дни разом вылетели из головы. Через два-три месяца после начала войны нас группами перебросили в сторону украинских степей под Ростов в качестве «заградительных» отрядов, а потом меня, как имеющего за плечами среднее образование, направили в Сухумское военное училище.

Немцы, опьяненные в преддверии, как им казалось, близкой победы, прорвавшись под Сталинград, стремились уже в Грузию, но пробраться туда им мешали перевалы главного Кавказского хребта – Наур, Нарзан, Казбек и другие. По приказу Сталина Сухумское, Тбилисское, Махачкалинское и ряд других военных училищ были расформированы, и из числа их курсантов и офицеров были созданы 12 отдельных отрядов лыжников-альпинистов для защиты горных перевалов. Салык Зиманов, новоиспеченный лейтенант, командовал минометным взводом в составе одного из отрядов.

Не считая тех месяцев, пока шло формирование отрядов, он с лета 1942 и до середины 1946 года беспрерывно находился в армии. Эпизодов – сложных, экстремальных – было много за эти пять лет, но оборона перевала Наур стала одной из самых ярких в его военной биографии. Там он получил свой первый орден и узнал, что такое голод. 

Из воспоминаний С. Зиманова:

– Нас привезли в район главного Кавказского хребта летом 1942 года. На перевал Наур мы добирались на мулах. Вернее, на них были навьючены боеприпасы, мы же, чтобы они не скатились в обрыв, поднимались, держась кто за хвост, кто за гриву этих животных. Перевал, на другой стороне которого находился противник, мы заняли раньше немцев. Внизу стоит жара, а здесь, на высоте, все время шел снег. Вскоре у нас стали кончаться продукты. Самолеты, которые должны были доставить их нам, кружили где-то рядом, но не могли пробиться к нам из-за четырехслойного тумана, что нависал над перевалом. Тех мулов, которые не успели спуститься вниз и убежать в лес, мы съели.

Последние дни выдавали по сто граммов сухарей на человека, потом вообще нечего стало есть. 

Первое время мы спускались вниз, чтобы собрать ягод, но потом и на это сил не стало. Бойцы начали умирать от голода, их трупы мы заворачивали в плащ-палатку и уносили метров на пять-десять от своих землянок, где их тут же заносило снегом. Однажды командир отряда собрал нас, чтобы сказать: к нему поступил сигнал о том, что люди начали есть человечину. «Советский офицер не должен этого допускать» – подчеркнул он. В один из дней мне уже стало казаться, что я схожу с ума: едва закрою глаза, как появлялись мои родственники, каждый из которых несет мне что-то из еды. 

Как-то мой ординарец Романов говорит: «Товарищ командир, я достал мясо». И протягивает мне круглый солдатский котелок с куском замерзшего мяса. Мне показалось, что это человечина. Как бы ни были страшны муки голода, я в тот момент испытал отвращение. 

Самолеты обнаружили нас дней через 15–20. Пролетая на малой скорости, они сбрасывали мешки на снег. Вскоре все вокруг стало черным от просыпавшихся из них сухарей. У нас неизвестно откуда взялись силы, мы стали хватать их вместе со снегом и глотать, не прожевывая. Кто-то пытался нас остановить: «Это опасно, не ешьте сразу!». Из всего отряда от кровавого поноса погибли только человек десять. Многих из нас от этой участи спасло то, что первый день нам скидывали только малокалорийные продукты. Консервы появились только на второй день, мы их, помню, разрывали зубами. 

Форсирование Днепра

Еще одной особо запомнившейся битвой для Салыка Зиманова стало форсирование Днепра в августе – начале сентября 1943 года. К тому времени он уже повоевал на Первом и Втором Украинском фронтах, на Северо-Кавказском фронте и к тому времени в звании гвардии капитана командовал минометной ротой в 97-м полку 37-й Гвардейской армии. Был получен приказ: не дать противнику закрепиться на правом берегу Днепра, начать с ходу форсирование реки при помощи подручных средств и, захватив село Куцеваловку, создать на правом берегу плацдарм.

Из воспоминаний С. Зиманова:

– Всю ночь в заброшенном селе Солошино мы валили телеграфные столбы, разбирали крыши домов, стога соломы и сбивали из них плоты. До нас переправлялась под бомбами соседняя часть. Когда пришел наш черед, то успела подойти саперная часть с понтонными лодками. Переправившись под бомбами и трассирующими пулями, мы застали на том берегу много раненых. Некоторые из них просили: «Братец, помоги, перевяжи, дай воды». Но мы не могли остановиться – таков был приказ. Тем более что следом за нами должны были идти санитары. Захват и расширение плацдарма превратились в «мясорубку». На пятый день боев за Куцеваловку я был ранен и эвакуирован в Харьков. После госпиталя попал в пятую танковую армию, где вскоре был назначен заместителем командира полка по строевой части Восьмого механизированного корпуса.

А в марте 1945-го года меня вызвал к себе начальник штаба генерал Белогорский: «Будем наступать на Кенигсберг. Тебе придется временно взять на себя обязанности командующего артиллерией 66-й механизированной бригады». В мирное время эта должность называлась заместитель командира бригады по артиллерии, а в военное время, поскольку в состав бригады входило сразу несколько полков из резерва верховного главнокомандования, в том числе и минометный реактивный дивизион, то, по сути, соответствовала генеральской, хотя я был в то время только в звании гвардии майора и было мне тогда всего 24 года.

…На войне смерть всегда идет рядом с тобой. Но старшим офицерам думать о ней было некогда, потому что они отвечали за судьбы других. Поднять и повести людей в бой можно было только личным примером.

Прорыв на высоту

В боевой биографии полковника запаса Салыка Зиманова есть эпизод, когда он, чтобы занять высоту, вызвал огонь на себя. Это было в конце марта последнего года войны. После взятия Кенигсберга танковую армию, где он воевал, перебросили на польско-германскую границу под город Данциг.

– В системе обороны противника находилась одна безымянная высота, которая была хорошо укреплена и замаскирована наблюдательными пунктами противника, – вспоминал С. Зиманов. – Наша пехота неоднократно атаковала высоту, но овладеть ею не могла. Я, как заместитель командира минометного полка, находился рядом с командиром пехотинцев на наблюдательном пункте. В мою задачу входило обеспечение продвижения пехоты под тяжелым минометным огнем. А бойцы, надо отметить, после двухмесячных наступательных боев в Восточной Пруссии были усталые, продвигались с трудом, сказывались и большие потери в людях и в технике. Под конец войны на солдат, желавших вернуться домой живыми, плохо уже действовали команды: «Встать! В атаку! Вперед! Занять командную высоту!»

И тогда я, рассчитав силы свои и немцев, решил, что эту высоту возьму с небольшой группой, находившейся рядом со мной на наблюдательном пункте. Под прикрытием шквального огня 18 стволов минометного дивизиона, которым я командовал, с группой смельчаков прорвался на высоту. Немцы отступили. Но увидев, что нас мало, опомнились и, как только ослаб минометный огонь, стали наступать с двух сторон. Я принял решение принять огонь на себя. Немцы снова откатились назад. К этому времени наконец поднялась и наша пехота. Я за эту операцию был награжден орденом Великой Отечественной войны. 

Философия жизни

После окончания войны гвардии майор С. Зиманов еще на год задержался в армии. Несмотря на многочисленные рапорты о демобилизации, его не хотели отпускать. А ему нужно было домой. И не только потому, что душа истосковалась по мирной жизни. Он был в семье старшим среди шестерых детей. Отец умер перед самой войной. Брат Сапар, моложе его на два года, погиб в 43-м, второй брат Отар – в 45-м. Мать-домохозяйка и три сестры – одна меньше другой – остались одни.

Чтобы демобилизоваться, молодой офицер пускался на всяческие ухищрения. Раз, когда вышел приказ Сталина о демобилизации учителей, он упомянул в рапорте, что до войны учительствовал, другой раз – что он молодой поэт. Но все это не помогало: из армии его никак не желали отпускать. В начале 1946-го он получил рекомендацию командования корпуса для поступления в Академию бронетанковых войск.

Помог случай. Зимана Салыкова направили в другой корпус начальником штаба артиллерийского полка. А он, прежде чем отправиться на новое место службы, особо ни на что не надеясь, еще раз подал рапорт о демобилизации. 

Это был чужой корпус, его здесь не знали, поэтому его рапорт сразу удовлетворили, и в июле 46-го он в звании гвардии майора в должности начальника штаба артиллерийского полка демобилизовался.

По возвращении домой в военном отделе Гурьевского обкома партии С. Зиманову предложили несколько аппаратных должностей. Он выбрал работу в областной прокуратуре и в том же 1946 году поступил на заочное отделение юридического факультета Казанского университета. 

В мирной жизни карьера Салыка Зиманова продвигалась столь же быстро, как и на войне. За два года окончил институт, за полтора года поднялся от стажера до прокурора Казахской ССР, за два года окончил аспирантуру. Сразу пос­ле возвращения из Москвы, где защищал кандидатскую, в начале 1950 года его назначили заведующим отделом сектора права при Академии наук, а в 1952-м – ректором Алма-Атинского юридического института. 

Был ему в ту пору 31 год. Способность принимать рискованные решения и «вызывать огонь на себя» сохранилась у Зиманова и в мирной жизни. В начале 50-х, когда в СССР прокатилась очередная волна по борьбе с «космополитизмом» и «сионизмом», он открыто вставал на защиту талантливых ученых-юристов, чья «пятая графа» не совпадала с гос­подствующими идеологическими установками.

Из воспоминаний доктора юридических наук, покойного профессора Ю. Басина: «Мой научный руководитель Георгий Митрофанович Степаненко пошел хлопотать за меня к ректору Алма-Атинского юридического института. Салык Зиманович Зиманов, сам вчерашний фронтовик, который так же, как и я, не успел еще снять шинели, назначил мне встречу на 1 декабря 1952 года. «Я собирался брать на это место другого человека, но поскольку заведующий кафедрой настаивает на вашей кандидатуре, то пусть последнее слово остается за ним», – сказал он. Велел написать заявление и тут же без всякого сбора виз издал приказ о приеме на работу. Я был потрясен. «Вас не смущает, – спросил я его, – пятая графа?» «Порядочным людям таких вопросов не задают», – ответил ректор. Потом не раз бывало, что мы с ним спорили, расходились по принципиальным научным вопросам, но ту его фразу я запомнил на всю жизнь…».

...Известно, что академик Салык Зиманов, обладая прекрасной памятью и ясным умом, работал до последней минуты (он ушел на 91-м году жизни).

– Тем, кто хочет сохранить физическое и творческое долголетие, я бы посоветовал выработать в себе привычку даже в тяжелых условиях смотреть на многие вещи по-философски спокойно и немного отстраненно, – говорил он в одном из своих последних интервью. – А самое главное, как бы вас ни ломала жизнь, постарайтесь не совершать поступков, вспоминая которые, вам пришлось бы краснеть.

Галия ШИМЫРБАЕВА,
[email protected]