Мы всю свою жизнь учимся смешивать краски

На практически чистом, немного неестественно-голубом фоне три четких белесых мазка, нанесенных на полотно неба небрежной кистью по самому краю, оставляя едва уловимый сдвиг влево, в сторону. Как будто нарочно, желая в остальном подчеркнуть глубину и сплошной тон без сучка и задоринки. На этом же фоне иссиня-голубые, с золоченого цвета бобышками и слегка непропорциональными по размеру – две маковки. Над колокольней – совсем некрупная, над престолом – крупнее, но тоже не выдающаяся, через лантерну, словно зависшая капелька, а под ней укрытый накрест листами оцинкованного железа купол. Еще ниже обложенная уже серым от времени кирпичом церковь. А вот еще прямо за маковкой, совсем вдалеке клин перелетных птиц.

«Весна, – подумала Ульяна Александровна и тут уткнулась взглядом в некрасиво опиленный карагач. – Все равно надо будет ее написать. Говорят, ей за тридцать. Когда-то тоже станет историчес­ким памятником».

Оставалось пройти «политех», потом мимо стриженных уже аккуратными шариками, но пока еще даже без признаков первых листочков таких же коренных жителей, скорей всего, еще древнего Тараза, все тех же карагачей. Там немного за поворот – и она уже на месте.

Преподавать живопись и рисунок малышам не просто, но всегда интересно. Ульяна Распутина подходит к делу рассудительно, балуя укрытого еще в детстве от внешнего мира, такого же как они, но общающегося с ними без панибратства внутреннего малыша.

– Ульяна Александровна, – поч­ти хором приветствуют застуканные за обычными шалостями на перемене ученики.

– А у меня – вот, я дома доделал, – бежит навстречу, размахивая листом ватмана, даже не задумываясь, что может испортить рисунок, смуглый не по сезону мальчишка.

– Тааак, – слегка тянет по-учительски, но без лишней строгости преподаватель. – Все по местам! Начинаем генерировать свежую идею. Тема сегодняшнего занятия – весна!

Ульяна Александровна практи­чес­ки всегда самым маленьким воспитанникам оставляет место для полета фантазии. Тема озвучена, значит впереди мозговой штурм из ассоциаций. Чаще всего у самых юных живописцев они после чьего-то несмелого выкрика совпадают, но бывают и исключения.

– А я не буду рисовать ландыши! У меня – козленок! – заявляет маленькая, с рыжим хвостиком, заплетенным в косичку, бунтарка.

– Ну, расскажи нам, почему козленок? – вопрошает Ульяна Александровна со слегка показным интересом.

– Он же родился!

Когда-нибудь все они повзрос­леют. И пусть мало кто из них вырастет в знаменитого живописца, но каждый, научившись правильно смешивать краски, строить композицию, понимать перспективу, благодаря этим навыкам станет писать свой самый важный в жизни шедевр – собственную картину мира.

С чистого листа

У Абылхана Кастеева в детстве не было такого педагога. Его вес­на наступила с большим опозданием. Родившись в бедной семье кочевников, слишком рано потеряв отца, он был вынужден батрачить на бая. Пробивающийся, словно не ко времени ранний цветок из-под донельзя промозглой массы исторических обстоя­тельств, талант художника то и дело подмораживали то религиоз­ные запреты на изображения, то пронизывающие всех насквозь ветра грандиозных на тот момент перемен. Но столь жизнелюбивому и закаленному невзгодами дарованию не суждено было сгинуть, хотя отголоски человеческой стужи преследовали его почти всю жизнь. Получившая значительно лучшее образование богема свысока относилась к творчеству художника-самоучки. Современники не шли к нему в ученики, и по сей день многие продолжают снисходительно относиться к наследию мастера.

– У Кастеева много связано с традицией, бытом, – рассказывает кандидат искусствоведения РК Екатерина Резникова. – Можно упомянуть «Доение кобылиц» и «Колхозную молочную ферму». Эти произведения условно относятся к Наурызу, но поскольку он сам был выходцем из кочевого жизненного уклада, он знал его не понаслышке, воспринимал с самого раннего детства. Художник, который впитал эти традиции буквально с молоком матери. Он обучился профессионально, но законченного образования так и не получил, однако в его образах и композициях некоторые детали достигают совершенства почти ренессансной возвышенности. Его можно сравнивать с Джотто или выдающимися мас­терами итальянского возрождения, поскольку такая изящность, музыкальность линий, изысканность в изображении женщины, доящей кобылицу, – совершенно обыденная сцена, которая в трактовке художника обретает поэтическую лирическую возвышенность. Ну и другая работа «Колхозная молочная ферма» как пример. Действие на ней тоже может происходить весной, и очень интересно, как художник композиционно решает эту работу, мы видим сцену заготовки курта. И очень интересно, что искусствовед Баян Барманкулова, делая анализ этой картины, говорила о символике белого цвета, потому что белый цвет в платках женщин на первом плане соединяется и созвучен белому цвету курта – творожного продукта, который заготавливают впрок. Также он созвучен пасущимся вдали стадам и белым шапкам снежных гор. Здесь тоже такая красота и поэтика, что, будучи художником-примитивистом, Кастеев строит композицию таким образом, чтобы взор с высокой точки позволял ему вдаль охватить не просто пространство, но и масштаб. Он очень часто строит композицию по вертикали, как это делалось в восточной миниатюре. Такое повествование сверху вниз, снизу вверх с постепенным приближением наиболее значимой части происходящего действия на первый план канонически сродни эпическому мировосприятию, которое напитало Кастеева образами, скорее всего, еще в раннем детстве.

Обрядовая поэзия

Как рассказывают ученые, празднование Наурыза уходит корнями в глубину веков настолько, что сегодня уже сложно сказать, чей именно это праздник – тюрков, персов, славян. Говорят, что празднование Масленицы в дохристианскую эпоху тоже приходилось на день весеннего равноденствия, но в связи с тем, что часто на это же время выпадает Великий пост, народные гуляния пришлось сдвинуть, и окончание Масленицы теперь всегда приходится на начало поста. Также, как и в дни празднования Наурыза, на Масленицу накрываются обильно столы с непременными в ряду яств блинами, своим дис­ком напоминающими солнце. В кочевой культуре вместо блинов – баурсаки и курт. Ислам не так ревностно относился к светским обычаям и не усматривал в них языческого начала, поэтому Наурыз на Востоке сохранил свое место в календаре. При этом праздник также наполнен и обрядовой атрибутикой, в частности народными играми.

– Очень многие художники отражают в своем творчестве конно-спортивные состязания: тема кокпара великолепно показана в творчестве Канафии Тельжанова, – комментирует Екатерина Резникова. – Прекрасный момент, но, судя по деталям, здесь уже явно не Наурыз – цветут маки, значит, начало мая в степи. Но дело даже не в этом, просто, как правило, конно-спортивные состязания проводились во время таких праздников. И Наурыз был самым большим, самым долгожданным из них. Тема кокпара, наверное, у Тельжанова прозвучала наиболее ярко. Другой художник, который воспел и создал великолепные образы казахской кочевой культуры, не будучи этническим казахом – Евгений Сидоркин. Он создал необычайно выразительные национальные типы, и целая серия его графических произведений была посвящена теме конно-спортивных состязаний. Она так и называлась «Конные спортивные игры». Эта серия графических произведений включает четыре листа «Байга», «Кокпар», «Қыз қуу», «Охота с беркутом». И здесь вы видите, как он очень необычно решает композицию, задавая вращение по кругу, когда три всадника мчатся в таком бесконечном движении. В «Байге» он решает композицию, выстраивая ее по вертикали. По сути, вертикаль – это стержень, на который словно нанизаны эти всадники, когда есть возможность рассмотреть каждого из них, они все такие похожие и такие разные, объединенные единым порывом к победе. И вот «Қыз қуу» – когда юноша должен догнать девушку-всадницу и попытаться поцеловать ее, потом они меняются ролями – вот уже девушка пытается догнать юношу, и если в этом повезет, то ей дозволяется стегануть его камчой. Это как раз являлось развлекательной частью программы празднования Наурыза с древних времен.

Ляжем ужинать

Это сейчас запостить в соцсети предстоящую трапезу – моветон. Но что может вызывать больше эмоций, чем предвкушение тоя? Еще теплая лепешка своим ароматом наполнила воздух вокруг, пиала обжигает орнаментом цвета индиго ладонь, потому женщина старается подавать прелюдию к предстоящему чревоугодию бережно, держа сосуд всего двумя пальцами – снизу за слегка выступающий край донышка, сверху чуть придерживая большим пальцем. Справа на расшитой корпешке блюдо, на нем дольками свежеразломлен гранат, лишь при виде которого слегка сводит нёбо, язык по бокам чуть съеживается, и в ожидании кисло-сладкого наслаждения драгоценными самоцветами приходится для начала сделать пустой глоток, осушая пространство для сока. Слева фрукты небрежно, со вкусом расставлены в горку. То ли хозяйка их нарочно разложила по градиентам, то ли упорядоченность продиктована формой – чтобы круглые не скатились, а те, что в гроздьях и вытянутые, им не мешали проситься вам на десерт перед основным блюдом. А оно, скорее всего, еще шкворчит в казане на раскаленном масле или варится. Быть может, и то, и другое, и третье, и потом еще с собою саркыт. Но этого мы пока не увидим. Конечно же, это не превью предстоящего праздника, а картины Айши Галимбаевой.

– Дастархан – символ щедрости, изобилия, знаменитого казахского гостеприимства, особенно в дни Наурыза, – уточняет искусст­вовед. – Все это воплощено в замечательной картине 1959 года, которая тоже является одним из символов казахской живописи и конкретно этого поколения художников. Потому что Айша Галимбаева – первая профессиональная нацио­нальная художница в Казахстане и одна из самых выдающихся мастеров периода 50–70-х годов. Периода, на который пришелся расцвет ее творческой деятельности. Ее не случайно называют основательницей казахского натюрморта, и об этом полотне тоже можно и нужно упомянуть. В этой же тематике обратимся к произведению Камиля Шаяхметова «На той чабанов»: все в приподнятом праздничном наст­роении уже по зеленой степи направляются на общий той, а той сопровождается дастарханом, прекрасными угощениями, живым общением и различными развлечениями, в том числе опять же конно-спортивными состязаниями. Замечательная работа Матусской и Попова, которая называется «Весенний праздник в совхозе Картакольском». С одной стороны, она отсылает к традиции социалистического реализма, с другой – это такой момент соединения казахского традиционного бытового уклада с явлениями нового времени, когда люди одеты в более современные костюмы горожан. Интересно, что в творчестве очень многих художников, в том числе Абылхана Кастеева, мы видим встречу этих двух времен, когда казахская кочевая традиция соединяется уже со спецификой социалистического жизненного уклада, это очень интересный микс, который вообще характерен для казахской живописи советского периода.

Хай-тек – это вам не хай так

Между тем казахстанская живопись – это не только про самых маститых мастеров, получивших признание как в нашей стране, так и далеко за ее пределами. Современные художники в большинстве своем могут похвастать современным же образованием. В отличие от своих предшественников они редко стеснены в выборе темы, образов, материалов, даже в средствах они также все чаще не стеснены. Потому что на собственном опыте успели убедиться в том, что художник вовсе не обязательно должен быть голодным. Для примера – Марат Тотеев. Однажды это поняв, в 2010 году он занялся предпринимательством лишь для того, чтобы сейчас за свой счет путешествовать по всему Казахстану и творить по велению сердца. Он пишет весну, потому что она пришла, потому что он в душе остается таким же кочевником, просто принадлежащий ему по статусу табун лошадей умещается под капотом машины.

Современным художникам дорога романтика ради романтики. В интерьерах недавно возведенных ЖК, рядом с ультрасовременной техникой органично впишутся работы Бахтияра Смагула, чьи Наурыз и весеннее обновление легко сочетаются под названием картины «Безбашенные» – там тоже любовь, обновление, символизм и традиции. Махаббат Сагындык в нежных полутонах своего творчества в буквальном смысле умудряется проращивать всходы. «Новая жизнь» Евгении Кулагиной – даже не художест­венный образ, а манифест, на котором сквозь черно-белые клетки уже оконченной шахматной партии в буквальном смысле зарождается новая жизнь.

Они гораздо смелее, самостоя­тельнее и, не дожидаясь указания Президента, стали не только по-новому видеть Наурыз, но и отражать его в своем творчестве. При этом не забывают истоков, чтут традиции, школу, которую прошли, не просто учась на примерах маститых художников, а будучи твердо уверенными в том, что сами когда-то украсят своими работами лучшие музеи мира.

Ержан Бухарбаев, Максим Ведерников, Арина Зырянова, Динара Закарадзе, Ольга Джанабаева, Мурат Маскеев... Их сотни, может, тысячи, и кто-то из них обязательно станет новым Репиным, Пикассо, да Винчи. Они откроют новые направления, приручат инновационные материалы, словом, они сегодня скромно живут и творят среди нас, просто мы о них пока еще не так много знаем.

Может, уже совсем скоро на весь мир прославится Ульяна Распутина – о ней вы прочли в самом начале этого текста, или ее ученица. Об этом мир узнает уже совсем скоро, лет десять или двадцать спустя. А уже через три или четыре столетия наши с вами потомки скажут: этот художник⁄художница олицетворяли собою столетие. То столетие, в котором мы с вами живем.