​Осмыслить мир и сохранить себя

Новый тип режиссера

Картину увидели некоторые казахстанские зрители, а ее мировая премьера состоялась в Торонто. Есть отклики известных западных изданий, крупнейшие киножурналы Variety, Hollywood reporter, Le Screen, Screen today вышли с обложками и статьями, посвященными «Жату».

Ермек Турсунов громко заявил о себе несколько лет назад фильмом «Келин», о котором до сих пор не утихают споры. Однако, думаю, можно заключить, что фильм «Келин» – подлинное произведение киноискусства, очень гармоничное, цельное, глубоко национальное в плане мифопоэтизма, с очень выразительной эстетикой кинообразности. Затем последовали «Шал», «Кенже», «Кемпир». Если киновед Гульнара Абикеева считает, что именно фильм «Шал» позволил определить режиссера-лидера, то нам представляется, что это произошло раньше, уже «Келин» выдвинул Ермека Турсунова в лидеры современного отечественного киноискусства.

В последнее время много пишут о новом явлении нашего кинематографа, о так называемом «партизанском кино». Работы молодых режиссеров Амира Байгазина, Ербола Жумагулова, Адильхана Ержанова – это большой прорыв в нашей современной культуре, но именно в фильмах Ермека Турсунова ощущается мощная национальная и литературная основа. Он принадлежит к тому поколению казахских кинематографистов, которые способны соединить память народа с его прасознанием («Келин»), с самосознанием казахов ХХ века («Жат»), с исторической и культурной памятью, без которой нам не выжить в эпоху постмодерна и глобализации.

Ермек Турсунов также издал роман «Мамлюк», однако этот его полноценный и интересный литературный опыт пока не осмыслен критиками. В век всеобщего нечитания, оттеснившего книгу на обочину, многие художники слова обращаются к громадным возможностям кино, чтобы сказать все, о чем болит душа. И этот выбор правилен, ведь еще в конце 1960-х годов литературовед и футуролог М. Маклюэн, предвидя подобное, советовал ориентироваться литераторам на наиболее действенные и популярные виды искусства.

Новый фильм Е. Турсунова предваряет эпиграф, напоминающий о страданиях, выпавших на долю казахского народа в ХХ веке. В отечественном кинематографе, литературе, искусстве и даже в исторической науке эта тема мало освоена. Начальные кадры фильма, где Ильяс-мальчик вместе с отцом едят то ли тушканчиков, то ли сусликов, предельно обнажают страшную реальность голодомора 1930-х годов, когда был, по существу, осуществлен геноцид казахского народа. Главный герой еще подростком теряет родителей. Когда арестовали отца, а сосед увел лошадь, Ильяс уходит от людей в горы. Ему пригодились навыки и уроки отца, он не просто выжил, а превратился в красивого, статного, вольного духом охотника. Но люди не прощают свободолюбие и непохожесть на других.

Символы фильма

В финале Ильяс уходит из жизни, замуровав себя в пещере, в окружении вещных реликвий, дорогих его сердцу: это малахай отца, тряпичная кукла – детское признание в любви, Звезда Давида, подаренная учителем-другом Ибраем, картины, транзисторы. Он уходит с достоинством, в одиночестве, как и жил, ведь в мире людей его лишили свободы охотника и заставили работать пастухом, он не получил ничего, кроме полного разочарования и боли. Каждый из этих символов – коды и ключи к пониманию образа главного героя и фильма в целом.

Например, ружье. Когда разразилась Великая Отечественная война, Ильяс отказывается убивать людей. (И это особенно актуально в наше время, когда в отсутствии войны ружье стреляет в руках подростков в школе, когда разворачиваются локальные войны, льется кровь невинных людей.) Ружье не однажды оказывается на первом плане как важнейший символ поэ­тики фильма. Собираясь выстрелить в дичь, Ильяс приговаривает: «Это не моя рука, это рука отца». Здесь фиксируется ритуальное знание: сила протоказаха, номада удваи­валась, если он на помощь призывал дух предков, самых лучших из воинов или охотников. Культ предков, связь поколений – значимые константы и современного казахского самосознания, то, что нас пока отличает от многих народов, утративших сакральные связи и знания.

Другой символ – малахай отца, с которого герой отряхивает грязный след чужого сапога и прижимает к сердцу. Головной убор у казахов заключает в себе сакральную жизненную силу человека, его нельзя выбрасывать, отдавать кому-либо, и пока малахай был с Ильясом, дух отца находился с ним, укрепляя и даруя жизненные силы.

Кукла, сделанная девочкой-соседкой, – подарок, вначале не понятый подростком. Девочка поясняет: «Это ведь я». Потом их пути разошлись, у запретной любви нет будущего, но чувство, которое символизирует кукла, остается с Ильясом, и его отнять никто не может.

Звезда Давида подарена ссыльным евреем-интеллигентом Ибраем, это самое сокровенное, что было у него, реликвия, передававшаяся из поколения в поколение. Она не спасла Ильяса. Это единственный символ, не связанный с казахским бытием, но также очень показательный: чужая вера и ее атрибуты не могут быть спасением и защитой для казахов.

Фильм насыщен глубинным национальным мифопоэтизмом. Любимый режиссером волк (прародитель и спаситель тюрков) в фильме «Жат» предстает в смертельной схватке с собакой-волкодавом, от которой остаются три щенка. Ильяс-охотник их взрастил. В финале три человека приходят к горному пристанищу Ильяса-пастуха, чтобы зайти в пещеру, где он замуровал себя, они делают по выстрелу, убивая по собаке. Сцена явно символична…

Победа человеческого духа

Герой картины уже детским чистым сознанием отвергает конформизм, избирая путь отшельничества и поиска своего пути, где не нужно лгать, изворачиваться и мириться с ложью, подлостью, равнодушием, эгоизмом. Но люди, прошедшие тяжкие испытания, сумевшие найти душевное тепло для детей и семей переселенцев, не могут простить ему этой непохожести. В родовом сознании произошли смещения, искажения, и толпа вдруг поддается низменным инстинктам, желая уничтожить красивого, гордого всадника, своего собрата с незапятнанной, вольной душой.

Ильяс, жестоко избитый, теряет глаз, он вынужден подчиниться и стать обычным пастухом. Игра актера Ержана Нурымбета великолепна (приз за лучшую мужскую роль на кинофестивале «Евразия»), перед нами – страшная внешняя метаморфоза. Но сломить человека, уничтожить его сердце и душу не удалось ни об­стоятельствам, ни людям, ни рабской эпохе. Ильяса предают многие – государство, оставившее сиротой, аульчане, возлюбленная и даже ссыльная Зина, которую он приютил. Он же остается верен последнему завету отца – «Адам бол!» Поэтому, несмотря на уход Ильяса из мира людей, а в конце концов и из жизни, в финале звучит оптимистическая нота, утверждающая всесилие несломленного духа.

В фильме находит продолжение и развитие впервые заявленная Абаем тема противоречивости казахского национального характера, остающаяся актуальной и для ХХ века, и для современности. Художник Турсунов пытается бить в набат, пробудить нашу историческую, культурную прапамять, архетип, код, только вспомнив который и можно обрести спасение в кризисном, сложном, глобальном мире. Добавим также, что «Жат» выявляет новые стилевые особенности киноязыка Ермека Турсунова (например, сюрреализм сцены «хоровода жизни»). Удачна и талантлива музыкальная составляющая картины (композитор Куат Шильдебаев), нельзя не отметить великолепную работу оператора Мурата Алиева.

Итак, новый фильм Ермека Турсунова глубоко национальный, очень сильный по социальному звучанию и высокохудожественный. Трагедийные ноты осмысления человеческого одино­чества-отчуждения, жизни-смерти, запретной любви, предательства уравновешиваются красотой природы, человеческой души, не желающей «стоять на коленях» перед лицом безмолвия Всевышнего, несовершенства мира людей. «Жат» пробуждает исторический, генетический код памяти многострадального казахского народа. Великого народа!

Пожелаем же новому фильму талантливого режиссера удачи и успеха на столь престижном мировом киноконкурсе.

P. S. Пока готовилась публикация, пришло известие о вручении 27 нояб­ря 2015 года премии кинокритиков NЕТPАС фильму «Жат» Ермека Турсунова на международном кинофестивале «Темные ночи» в Таллинне.