Арийцы и Большая Евразия

Выступая в диалоге высокого уровня по глобальному развитию БРИКС+, Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев отметил: «Казахстан мог бы сыграть полезную роль некоего буферного рынка между Востоком и Западом, Югом и Севером. В долгосрочной перспективе нам необходимо сохранить открытую, справедливую, взаимосвязанную и устойчивую глобальную экономику. Здесь я вижу большой потенциал БРИКС+, инициативы «Один пояс – один путь» и Большого Евразийского партнерства, открывающих новую эру роста и взаимодействия».

Действительно, проект «Большая Евразия», с проторенными веками маршрутами при разум­ной актуализации смог бы сыграть особую роль в существующих геополитических реалиях. Он охватывает несколько крупных континентальных, транс­континентальных транзитно-логистических хабов в орбите международных организаций: ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии – ASEAN), ASEM (Форум «Азия – Европа»), АТЭС (Азиатско-Тихоокеанское сотрудничество – APEC), БРИКС+; Тюркский совет (Совет сотрудничества тюркоязычных государств), ЕАЭС (Евразийский экономический союз), ЕЭС (Европейское экономическое сообщество), ОИС (Организация исламского сотрудничества) и др.

Безусловно, в данном контекс­те наиболее продуманным и креа­тивным является проект «Один пояс – один путь», объе­диняющий интересы около 150 стран и 31 международной организации. И не секрет, что мегапроект ориентирован на трассы караванных маршрутов Великого Шелкового пути, ставшие важнейшими логистическими артериями древности и средневековья.

Учитывая турбулентное состоя­ние геополитики, нам важно найти новые, надежные и открытые маршруты продвижения своих экономических интересов. Эта потребность продиктована необходимостью адекватно встроиться в трансевразийские транспортно-логистические коридоры, при этом обозначив свое положение как одну из важных цепочек «Пояса и Пути». И только в таком случае Казахстан может стать ключевым «евразийским мостом» между странами Востока и Запада.

Что касается гуманитарного аспекта, вопросы этногенеза, цивилизационных трансформаций на просторах Большой Евразии по сей день остаются вне поля исследований и научных обобщений. Следовательно, тот цивилизационный код, который изначально был заложен в евразийской ойкумене, должен стать предметом системных изучений для выработки новых парадигм сосуществования и сотрудничества внутри Большой Евразии.

Необходимо учесть, что протоарийские евразийские трассы миграций не что иное, как эволюционные порталы в Матрице цивилизационных изменений. Следовательно, должны обеспечить необходимую синергию с общей повесткой планетарной жизни. Исследования такого формата дают нам реальные мотивации для выявления общих этногенез­ных, исторических корней могучего генеологического Древа крупнейшей общнос­ти народов.

Любопытную деталь из «Авес­ты» приводит казахстанский ученый Алишер Акишев в своей монографии «Искусство и мифология саков» по поводу ритуального расширения границ в протоарийской мифологической среде: «На Земле через каждые 300–600–900 лет происходили демографические взрывы: границы оставались одними, а население росло. Жизнь неизбежно приходила к хаосу (перенаселение). Тогда Йима шел к центру мира в 2 направлениях («против нити солнца», с севера на юг) рыл землю каким-то предметом, имеющим золотой наконечник [стрела, стрекало, жезл], стегал ее плетью, украшенной золотом, отчего Земля расширялась…»

В самой «Авесте» это звучит так: ФРАГАРД 2. Миф о Йиме

II. [Йима расширяет землю]

8. И вот прошло триста лет правления Йимы.

И наполнилась эта земля мелким и крупным скотом,

людьми, собаками, птицами

и красными горящими огнями.

Но не находилось только места

для домашнего скота и людей.

9. 10. И тогда оповестил я об этом Йиму,

и выступил он в полдень под лучами солнца

и дунул в золотой рог

и провел по земле кнутом, говоря:

«Спента Армаити, расступись и раскинься вширь,

дай место домашнему скоту и людям!»

11. И расступилась земля на две трети,

и заселил ее домашний скот и люди, кто где хотел…

Йима (ср.-перс. Джамшед) – легендарный царь золотого века, правивший в Арийском Просторе. (Авеста. Адаптированный перевод, исследование и комментарии Э. В. Ртвеладзе, А. Х. Саидова, Е. В.  Абдуллаева. Санкт-Петербург, Изд-во Политехнического университета, 2008 г., стр. 77–79).

Алишер Акишев, продолжая свое рассуждение по поводу данного сообщения «Авесты», пишет: «…В связи с этим мифом мог быть соотнесен практически любой ритуал, отвечающий идее приведения в порядок территории, населенной подвластным вождю коллективом (перераспределение пастбищ при откочевках, породнение, заключение союза, военный захват, основание храмов и городов и т. п.). Этот ритуал представляется очень архаичным. Судя по индоевропейским параллелям, он уже существовал во времена индоевропейской общ­ности и сложился в первобытную эпоху (вероятно, в неолите).

Одна из ведущих специалистов по индоиранской проблематике и доисторическим степным миграциям Елена Кузьмина, обобщая эти же события, резюмирует: «В «Авесте» нашли отражение воспоминания о нескольких последовательных волнах продвижения иранцев с прародины на юг. В одной из частей «Авесты» – «Видевдате» – рассказывается о том, как легендарный первый человек и первый царь иранцев Йима расширил владения бога неба Ахура Мазды. Триста зим правил Йима и потом в его земле оказалось столько растений, птиц, скота, животных и людей, что им не хватило места, и земле стало тяжко носить их. Тогда Йима повел всех на юг дорогой солнца и там правил ими 600 лет. Затем вновь из-за перенаселенности Йима повел людей на юг через 900 лет, и достигли они обетованной земли – Ариана Таэджо – «первой обители благословения» и зажили там прекрасно.

…Авестийская хронология в мифе о Йиме, конечно, легендарна, но намек о движении на юг иранских племен и воспоминания об изменении климата, вероятно, историчны. Они подтверждаются археологическими материалами Средней Азии».

«Причины, по которым на пространстве внутриконтинентальных степей тысячелетиями не утихали межплеменные военные конфликты, имели экономическую основу. Экстенсивный характер скотоводства позволял ему развиваться… за счет использования новых пастбищных площадей… Но время от времени, с определенной периодичностью в степи происходило как чрезмерное увеличение количества скота, так и численности населявших ее людей. Причем и то, и другое имело место в условиях ограниченной, имевшей свои естественные пределы емкости данной экологической зоны», – констатирует экономическую подоплеку подобных явлений казахстанский ученый Жумажан Байжумин.

Что касается мифологической основы ритуального акта – покалачивания кнутом земли, ее определенного участка перед заселением, он встречается в мифологиях многих народов, особенно в протоарийской среде.

Этот ритуал довольно часто применялся, например, в шаманских камланиях тюркоязычных народов Сибири, Алтая, Кыргызстана, Казахстана и др. для «очищения и одухотворения» местности в целях дальнейшего ее освоения. И использовался в нескольких целях: для легализации притязаний на данное место обитания – «автономизации территории»; магического обособления выбранного клочка земли из лона трехмерного (верх­ний – средний – нижний миры) пространства, используемого всеми обитателями местности, то есть «ритуальное выведение» из общего обихода; очищения этой территории от воздействия «враждебных космогонических духов и других магических напас­тей и невзгод».

При этом существенным моментом в расшифровке данного ритуального действа является, как уместно отметила Елена Кузьмина, закрепление, фиксация факта территориально-миграционных завоеваний.

Важность этого ритуала также заключалась в том, что, по представлению древних обитателей Земли, мир «по небесному предназначению» был изначально «перераспределен», и для того, чтобы высвободить искомое «мес­то под солнцем», шаманы, эти своеобразные космогонические медиаторы, вступали в посредническую миссию.

Елена Кузьмина на основе текстов «Ригведы», «Атхарваведы», «Шатапатха–Брахманы» индоариев и «Авесты» иранцев проводит комплексный анализ материальной культуры протоарийской среды Евразии. Рассматривает проблемы миграции, этногенеза на фоне археологических культур с широким привлечением письменных источников, лингвистических, антропологических и этнографических данных по культуре индоиранских народов. Она отмечает, что «Системный характер связей, устанавливаемый не по единичным элементам, а по сумме взаимосвязанных культурно определяющих признаков, дает твердые основания связать происхождение индоиранских этносов с культурами евразийских степей, прежде всего андроновской и срубной».

Причем, анализируя процессы миграции в протоарийском ареале, ученый вполне достоверно реконструктурирует схожие факты и события «Авесты»: «Движения населения в степях были обусловлены спецификой скотоводческого хозяйства, требовавшего смены пастбищ каж­дые 20–25 лет, а при увеличении поголовья – расширения угодий, что привело к более прогрессивной яйляжной, а затем кочевой форме. Предпосылками освоения новых территорий явились медленно создававшиеся с III тыс. до н. э. в результате закономерного развития пастушеской экономики необходимые условия: легкое жилище; транспорт; определенные продукты питания (сыр, кумыс); удобный костюм; навыки ориентации; изобретение колодцев. Комплекс этих условий соз­дал возможность миграции на юг, причины которой крылись в самом характере экстенсивного скотоводства...»

«Процессы этногенеза в степях во II тыс. до н. э. носили характер автохтонного развития, интеграций, усилившиеся в XVII–XVI в. до н. э., видимо, в связи с появлением колесниц и бронзолитейного производства», – резюмирует автор.

Вместе с тем Елена Кузьмина, основываясь на широкой фактологической базе, показывает высокую степень культурного влияния евразийских протоарийских племен при миграционном освоении «новых для себя экологических ниш» – высокогорий Тянь-Шаня и Памира, а также среднеазиатских пустынь: «Во второй половине II тыс. до н. э. на юге Средней Азии, в Бактрии и на севере Индостана такими инновациями служат появление лепной керамики, деревяного дома с коньковой крышей, протоюрты, костюма, не имеющего истоков в местной культуре и экологически чуждого, а также культа коня, колесницы, верблюда, отраженных в искусстве и ритуале, и подкурганного погребения. В конце II тыс. до н. э. на юге Средней Азии, в Иране и Афганистане распространяется керамика с технологически необусловленной орнаментацией налепным валиком, всадничество, конское снаряжение и культ коня».

Так кто такие арии, представляющие пассионарную праисторию индоиранской, индоевропейской – в целом евразийской общности, о которой неустанно говорят ученые в последние несколько десятилетий?

«Арии – древнее племя. Жили во ІІ тыс. до н. э. на территории Казахстана и сопредельных регионов. Историю происхождения племени связывают с племенами ариев (древний Иран) и индо-ариев (древняя Индия). Язык ариев относят к индоевропейской группе языков. Ариев считают представителями андроновской культуры. Их общее название – «арьян». Во второй четверти ІІ тыс. до н. э. арии направились к Юго-Востоку и нашли приют на территории Северной Индии, Ирана и Месопотамии. Оставшиеся на территории нынешнего Казах­стана арии в середине І тыс. вошли в состав племен ранних кочевников». («История Казахстана». Алматы, 2010 г.). Почти все исследователи при изучении протоарийской культуры отмечают, что андроновская археологическая культура является основной базой сложения индоиранской, то есть протоарийской общности.

Елена Кузьмина описывает следующий ареал распространения этой культуры: «Андроновские памятники простираются на 3 тыс. км – в зоне степи и лесостепи от западных склонов Уральских гор и левого берега реки Урал через весь Казахстан и Западную Сибирь до Енисея; на севере они достигают границы таежной зоны, а на юге поднимаются в высокогорные области Тянь-Шаня и Памира и заходят в пустыни и оазисы Средней Азии вплоть до правого берега Амударьи».

Существует расхожее мнение, что кочевники древнего Востока мало или почти ничего не оставили о своем культурном наследии в виде достоверных письменных памятников, мифологических воззрений, памятников архитектуры и древнего зодчества и т. д.

В этой связи резонно возникает вопрос: действительно, какую культуру – материальную, духовную, какие мифологические или религиозные представления о мире оставили после себя представители этой огромной по территории и количеству племен и народностей группы андроновцев?

В «Летописи трех тысячелетий» Сергей Кляшторный и Турсун Султанов пишут: «Пантеон и эпос ариев увековечен не только словесно, но и изобразительно. В древних горных капищах, где приносились жертвы и звучали гимны, обнаружены грандиозные «художественные галереи». Одно из таких святилищ находится в урочище Тамгалы в 170 км к северо-западу от Алматы, в горах Анракай. Там древнейшие из множества изображений относятся к эпохе бронзы, т. е. ко времени андроновцев – эпические герои несутся на колесницах, натягивая луки, кочуют в повозках, запряженных верблюдами, кружатся в ритуальном танце. Главные фигуры святилища – возвышающиеся над смертными «солнцеголовые существа»... Огромные головы-диски окружены ямками-углуб­лениями, символизирующими нимб, божественную благодать. Основой сюжета является композиция из двух «солнцеголовых существ», окруженных домашним скотом и двенадцатью танцующими перед ликом богов человечками...

Божества Солнца и Луны благословляют скот и людей. А на другой каменной плоскости представлено огромное солнцеголовое божество – Митра, возвышаю­щееся на спине быка…

Так мифы и эпос ариев побуж­дали к зримому почитанию их богов. Запечатленные в гравюрах на вечных скалах арийские боги сами становились частицей вечности, незыблемого космического порядка».

Авторы продолжают: «Сражения и молитвы богов и героев Яшт (раздел Авесты) – это и есть мифы и эпос андроновской эпохи, мифы и эпос ариев и племен, которые названы вместе с ариями, – туров, хьона, дана, сайрима, саина, даха».

Далее авторы идеи евразийских корней «Авесты», обобщая свое исследование, делают следующие выводы:

«Преемниками ариев в Великой степи стали их потомки – саки и савроматы».

Продолжая эти увлекательные истории о древних ариях, востоковед и индолог, специалист в области истории и культуры Индии, Центральной и Южной Азии академик Григорий Бонгард-Левин и его коллега Эдвин Грантовский в 5-й главе своей книги «От Скифии до Индии» делают следующие выводы:

«Наукой установлено, что в сложении современных индийских народов большую роль сыграли пришедшие некогда в Индию племена, называвшие себя ариями. Распространяясь по территории Северной Индии, они смешивались с местным населением и ассимилировали его. На их языках и диалектах были составлены ведийские гимны, «Махабхарата» и «Рамаяна», многие другие произведения индийской литературы. Языки и диалекты этих арийских племен легли в основу таких современных языков Индии, Пакистана, Бангладеш, Шри-Ланки, как хинди, урду, бенгали, сингальский, маратхи, гуджарати, синдхи и др».

Сергей Кляшторный и Турсун Султанов пишут: «Арийские (иранские) и индоарийские (индийские) племена относились к той индоевропейской языковой и культурной общности, которая в начале II тыс. до н. э. обособилась в степной части Восточной Европы и Казахстана, где стала известна современной науке как носитель срубной и андроновской культур. Вторая четверть II тыс. до н. э. была временем наибольшей экспансии этих племен, а их общим самоназванием был этноним «арья». Они говорили на родственных диа­лектах, к которым восходит язык «Вед» (цикл индоарийских священных текстов, сложившихся в Северной Индии около XII-X вв. до н. э.) и язык «Авесты». Хотя основное направление их миграций было восточным и юго-восточным, много племен ушли за Гиндукуш, в Северную Индию, а немалая часть их проникла в Западный Иран и Месопотамию. Там следы языка индоариев зафиксированы на клинописных глиняных табличках в Хеттском и Митанийском (Северная Месопотамия) царствах».

Таким образом, культура ариев, сформировавшаяся однажды на просторах Великой степи, постепенно развиваясь в формате готового к пассионарному рывку цивилизационного феномена из недр Евразии, стала предтечей колоссальных изменений в истории Древнего Востока.

Жумажан Байжумин в своей книге, посвященной исторической миссии евразийских кочевников, отмечает пассионарную деятельность отдельных протоарийских племенных объединений следующим образом: «Одним из периодов, сопровождавшихся интенсивным движением скотоводов из Центральноевразийской степи, были конец III – первая половина II тыс. до н. э. Указанное время исследователи Константин Смирнов и Елена Кузьмина охарактеризовали следующим образом: «Это было бурным периодом в истории Старого Света: в Египте это время завоеваний гиксосов, с которыми связано развитие в долине Нила коневодства, и время утверждения XVIII династии, при которой египетское искусство достигло высшего расцвета; в Передней Азии это эпоха первого появления индоариев, распространение в царстве Митанни коневодства и боевых колесниц, ставших важной инновацией в военном деле Вавилона при Касситской динас­тии; в Малой Азии это эпоха Хеттского царства с его яркой и своеобразной культурой, в которой впервые на Древнем Востоке утверждается культ коня; в Греции это создание ахейцами Микенской цивилизации, важным фактором которой было использование боевых конных колесниц».

Специалист-исследователь аланской культуры Северного Кавказа, археолог и кавказовед Вера Ковалевская в своей книге «Конь и всадник» обращает внимание на существенную роль появления колесниц (особенно боевых) в миграционных процессах древней Евразии:
«…Теперь обратимся к великим открытиям древности. Одно из них – изобретение колеса – считается поворотным моментом в истории человечества… В IV–III тысячелетиях до н. э. в Двуречье появились древнейшие повозки, а с начала III тысячелетия до н. э. существовали уже разные обозначения для грузовых и бое­вых повозок.

…Раскопки Л. И. Ашихминой и В. Ф. Генинга в Южном Зауралье на реке Синташта дали интереснейшие и сенсационные материалы для решения вопросов происхождения колесниц. В богатых курганах XVI-XIV вв. до н. э., возможно, и раньше были найдены легкие боевые колес­ницы с деревянными колесами (диаметром 0,9–1 м, имеющими по 12 спиц), находящимися на расстоянии 120 см друг от друга.

…Возможно, именно это европеоидное население скотоводов и земледельцев, в своеобразной культуре которого проявляются черты абашевской, алакульской и трубной, можно связывать с передвижениями индоиранских племен, направляющихся из евразийских степей на Ближний Восток».

Синташтинская (Сынтасты) культура, открытие которой ученые назвали настоящей сенсацией, является одной из ключевых позиций в исследовании протоарийской ойкумены. Она занимает весомое значение также в этногенезном стволе андроновской культуры Евразии.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что в научной среде еще не нашли своего окончательного решения системообразующие вопросы о месте и роли арийской культуры в контексте Большой Евразии, о процессах этногенеза народов индоевропейской и евразийской общнос­ти, маршрутах их миграций, степень их взаимовлияний, о корнях возникновения и распространения письменности и письменных памятников обще-арийской культуры, а также о мифологических воззрениях арийской субкультуры (о единых духовных корнях «Авес­ты», «Махабхараты» и «Вед», Тамгалинских петроглифов, тюркских сказаний и т. д.) и др. Очерчиваются глубокие связи между мировоззренческими представлениями тенгрианства и мифологией «Авесты», зороастризма, «Махабхараты» и «Вед» и т. д.

Ясно одно – все эти темы морфологически взаимосвязаны и требуют широкого изучения в научно-академических, экономичеcких форматах.