Это счастье – стать родителями

Тернистый путь

В Послании народу Казахстана от 2020 года Президент Касым-Жомарт Токаев выразил обеспокоенность семейно-демографической ситуацией в стране, а именно – ростом числа бесплодных браков, что является весомым основанием для разводов. Правительству было дано поручение – запустить с 2021 года спецпрограмму «Аңсаған сәби», предус­матривающую увеличение квот на лечение бесплодия до 7 тысяч. Благодаря этому в семьях, которым раньше было недоступно дорогостоящее лечение, сейчас ежегодно рождаются от 2,5 до 3 тыс. детей.

Сегодня Институт репродуктивной медицины (ИРМ), выросший из первой маленькой лаборатории ЭКО в Казах­стане, имеет филиал и в Шымкенте, и в столице, где полгода назад открыта самая большая в нашей стране клиника репродуктивной медицины «ИРМ Астана».

– Этот институт – то, о чем я мечтала, когда после окончания Алматинского мединститута в начале 70-х пришла в НИИ акушерства и гинекологии, где впервые столкнулась с проблемой бесплодия, – рассказывает инициатор внедрения инновационной репродуктивной технологии в нашей стране, бессменный генеральный директор сети клиник ИРМ Тамара Джусубалиева. – Тем женщинам, которые приходили к нам тогда, сейчас уже далеко за 70. Но мне до сих пор стыдно смотреть в глаза тем из них, кому мы в те годы не имели возможности помочь, и они ушли в старость одни, без детей и внуков.

Идея создать лабораторию ЭКО зародилась у меня еще в ту пору, когда в Алма-Ате в 1987 году открылся городской Центр репродукции человека и я стала его главным врачом. Сюда начали съезжаться бесплодные пары со всего Казахстана. Мы внедряли все, что могли, вернее, что было в наших силах. В том числе это было искусственное оплодотворение биоматерилом мужа или донора. Но в самом главном вопросе – технологии ЭКО – у нас был ступор. Из-за его недоступности женщинам с непроходимыми маточными трубами или бесплодным мужчинам (кстати, у 50 процентов пар, страдающих бесплодием, причиной диагноза является мужской фактор) мы не могли помочь.

Это при том, что у нас уже имелось оборудование для этой репродуктивной технологии: в бытность Союза я сделала запрос в Минздрав СССР, и это оборудование успело прийти к нам из Москвы целевым назначением. Оставалось обучить кадры, но это и было самым сложным.

В марте 1995 года мы провели в Алматы первую конференцию по ЭКО, где участвовали специалисты из Бельгии, Украины и России. Один из основателей метода ЭКО в России Валерий Мстиславович Здановский, узнав, что у нас есть оборудование, но нет кадров, дал мне слово, что как только я открою лабораторию ЭКО, он приедет в Алматы со своей командой для оказания безвозмездной помощи.

Новые репродуктивные технологии невозможно изучить за неделю-другую. Специалисты из Бельгии (Андрей Рыбушкин), из Москвы и Санкт-Петербурга жили в Алматы месяцами. Вот так, худо-бедно, мы подготовили первые наши кадры.

Но трудности только начинались. Лицензию для проведения технологии ЭКО мы получили с трудом. Для нашей страны оно являлось чем-то странным, никто, в том числе и коллеги-врачи, нам не верил. Когда 5 октября 1995 года мы открыли первую лабораторию экстракорпорального оплодотворения в Казахстане, то испытали серьезнейшее противостояние. Известные врачи, комментируя это событие, говорили, что такие высокие технологии должны открываться в научных центрах, а не в маленьком Центре репродукции человека.

Когда забеременела одна из двадцати женщин, нашему счастью не было предела, но наш путь еще долго оставался тернистым. Это сейчас мамочки, чьи дети рождены с помощью ЭКО, охотно позируют фотографам. Люди наконец-то поняли, что в этой технологии нет ничего искусственного. Да, оплодотворение происходит вне организма, но женщина сама вынашивает генетически родного, абсолютно здорового (для ЭКО отби­раются самые качественные эмбрионы) ребенка. А тогда матери скрывали это, считая чем-то противоестественным и стыдным. Газеты писали, что мы пошли против Бога. Мол, по библейским канонам только он может даровать человеку жизнь. Когда появились первые наши дети, журналисты называли их детьми из пробирки, хотя этот сосуд не имел к этому никакого отношения.

И тогда я пошла на прием к архиепископу Алматинскому и Семипалатинскому Алексию с вопросом – если после двух внематочных беременностей у супруги не может быть детей, имеем ли мы моральное право провести процедуру ЭКО, которая поможет любящей паре стать родителями? И святой отец на фирменном церковном бланке написал, что поддерживает и благословляет­ наш благородный труд. Это письмо было напечатано в той газете, которая была против экстракорпорального оплодотворения.

Отложенное материнство

– Нарастающее бесплодие – это проблема только Казахстана?

– Нет! В среднем по миру – 18–20% бесплодных браков, и везде наблюдается феномен старения первых родов. В нашей стране проблема бесплодия тоже нарас­тает. 10 лет назад мы говорили о том, что их у нас было 15%, сейчас – 17–18%. И если 30 лет назад в Казахстане рожали первый раз в 23 года, сейчас – в 27, в других странах – в 35. Многие откладывают материнство до критического момента, но чем старше возраст, тем меньше шансов забеременеть. После 40+ надо делать несколько программ ЭКО, чтобы найти здоровую яйцеклетку.

Если уже пошли хромосомные изменения в яйцеклетках и ЭКО бесполезно, предлагаем донорскую от молодой женщины. Часто – от родной младшей сестры, чтобы генетическая картина была одинаковой. И это правильно: матерью будет считаться та, которая выносила, родила и кормила ребенка грудью.

У нас еще есть такая набирающая популярность программа, как донорство эмбрионов. Допустим, мы сделали ЭКО женщине, она родила одного или двоих детей, а у нее еще осталось три эмбрио­на. Она говорит, что в силу возраста рожать больше не будет, поэтому согласна подарить их бесплодной паре, а еще лучше одиноким женщинам, которые настолько увлеклись отложенным материнством, что когда захотели иметь детей, то овариальный резерв уже отсутствовал. Когда они рожают своего выстраданного ребенка, то более счастливых женщин даже среди полноценных супружеских пар не найти.

Отмечу: если Европа пошла уже на депопуляцию – коэффициент рождаемости ниже 2,1 ребенка на одну супружескую пару, то Казахстан еще держится – у нас он 2,9, хотя еще три года назад был 3,2. Мы, врачи-репродуктологи, делаем все, чтобы рождаемость не снижалась катас­трофическими темпами. В нашей стране на сегодня родились 30 тысяч детей благодаря технологии ЭКО. Но на всех конференциях я отмечаю, что у нас, к сожалению, увеличился процент женщин, которые приходят к нам на лечение, чтобы родить первого своего ребенка после 40 и даже более лет. Впрочем, этим опять же обеспокоен весь мир. Появился даже общепринятый термин – «отложенное материнство».

Очень желательно выполнить свою репродуктивную функцию до 35 лет, когда можно забеременеть без помощи извне. Но, к сожалению, современная женщина, пока не состоится профессионально и не построит карьеру, не планирует беременность. Но коль социализация имеет первостепенное значение, то мы советуем в таких случаях делать социаль­ное криоконсервирование, или замораживание своих молодых яйцеклеток.

Социальная криоконсервация

– А можно про этот момент попод­робнее? С каких пор в Казахстане применяется эта технология?

– Мы об этом говорим на протяжении последних 10 лет. В Европе, где доби­ваются вначале намеченных целей, а потом уже планируют детей, социальная криоконсервация давно пользуется огромной популярностью, но у нас до сих пор мало знают о ней. Женщины, которые приходят к нам в критическом 43-летнем возрасте, говорят, что слышат о ней первый раз. Картина поменялась разве что в последние годы, и к нам тоже стало приходить довольно много женщин, чтобы заморозить свои яйцеклетки (обыч­но не менее 15 штук) до тех пор, пока их хозяйка не созреет для материнства.

У нас был случай, когда 35-летняя женщина заморозила яйцеклетки на случай, если не сможет выйти замуж. Но в 37 у нее появилась семья, она одного за другим родила двоих детей. Когда пришла к нам, чтобы в очередной раз оплатить хранение яйцеклеток (это, кстати, стоит 3 тысячи тенге в месяц), я предложила утилизировать их, но она заявила: пусть лежат для подстраховки, может, лет через пять захочу еще одного ребенка. Она знает, что даже если у нее наступит менопауза, то благодаря этим яйцеклеткам сможет родить своих генетических детей.

Но, повторяю, яйцеклетки надо успеть заморозить до 35 лет. Если позже, то их уже будет и меньше, и чаще всего они могут быть с патологиями. Бывает, конечно, что и в 38 лет женщины замораживают их, но там надо делать уже другие генетические исследования.

– Есть мнение, что процедура ЭКО может спровоцировать опухоль головного мозга.

– В мире проведено много исследований, доказывающих, что наше лечение не дает риска заболеть онкологией. Однако если в человеке уже «сидит» какое-то заболевание, то проводимая нами стимуляция может ускорить процесс обострения. Поэтому перед ЭКО мы требуем полного обследования у всех без исключения врачей.

К счастью, за 30 лет моей работы не было ни одного случая, чтобы женщина после ЭКО вдруг заболела онкологией. Активизировался только туберкулез. Нашу пациентку фтизиатры сняли с учета за 10 лет до ЭКО. Мы провели стимуляцию гормонами, она забеременела – и у нее обострилась ее старая болезнь. Беременность пришлось прервать.

С некоторыми болезнями мы вообще стараемся не брать на ЭКО. Очень боимся,­ например, диабета. Если и есть исключения, то только в начальной стадии болезни и под контролем эндокринолога. Очень опасна гипертония, когда беременность может вызвать такой подъем­ болезни, что она переходит в тяжелейшее осложнение – преэклампсию. То есть беременность, наступившая с помощью ЭКО, конечно, провоцирует спящие болезни, но сказать, что оно является причиной онкологии и других смертельных болезней, как показывают исследования, абсолютно неверно.

– Поговорим о донорах-мужчинах. Если он (донор) поставил это на поток, а его имя держится в секрете, не чревато ли это инцестом?

– Раньше по нашим правилам от одного донора могло родиться 20 детей, сейчас – 10, но по нашей картотеке у нас не было еще ни одного мужчины, который приходил бы к нам больше пяти раз. Другое дело, что он ради денег может пойти в другой центр, но опять же – везде очень строгие правила отбора, так как клиники несут ответственность за донорский материал: ребенок должен родиться здоровым. Вообще, желающих стать донорами очень много, но после обследования на генетический статус и наличие инфекции проходит только каждый десятый.

– Есть широко известный случай, когда женщина в Украине родила в 66 лет. Правильно ли поступили те врачи, которые пошли ей навстречу?

– После 40 лет выносить ребенка обычно сложнее. Есть риски как для матери, так и для ребенка. Но иногда бывают исключения. «Что нам делать? Как жить дальше?» – спрашивали у меня 60-летняя мать и 66-летний отец, у которых убили единственного сына. Своих яйцеклеток у матери, естественно, уже не было. Взяли донорскую и оплодотворили ее биоматериалом мужа. У мужчин, к счастью, он может оставаться качественным до конца жизни. Эмбрион подсадили суррогатной матери, близкой родственнице, и у людей снова появился интерес к жизни.

Но это исключительные ситуации. А когда женщина оттягивает материнство, а в 45 лет заявляет, что теперь она готова для этого, мы проводим полный скрининг состояния ее здоровья, и зачастую выявляются так называемые экстрагенитальные заболевания, при которых беременность нежелательна. Кроме того – чтобы вырастить и воспитать ребенка, нужны силы.

Один из последних случаев – в Туркестане в прошлом году женщина родила в 54 года. Но, к примеру, как бы я ни любила своего правнука, но через час безмерно устаю. А каково же тем женщинам, которые родили в возрасте за 50, и им нужно выходить не только ребенка, но и сохранить свое здоровье?

Эликсир молодости

– Вы упомянули правнука. В конце 90-х в Алматы прогремела история о том, как ваш 17-летний сын стал отцом.

– Неужели об этом знают все? После смерти мужа (будучи известным мик­рососудистым хирургом, он заразился вирусным гепатитом, спасая жизнь другому человеку) младший сын стал моим главным помощником, хотя сам учился только в десятом классе. Я в то время активно занималась проблемами планирования семьи и контрацепции и очень возмущалась тем, что в Казахстане много абортов, среди подростков в том числе.

Сама долго проработав в гинекологии, я знала, насколько чудовищна эта операция. В те годы я в составе специальной делегации побывала в Лондоне, где была запланирована встреча с подростками. Когда мы пришли в лондонскую школу, спросила у девочек-девятиклассниц, имеют ли место быть аборты среди их сверстников? Они на меня посмотрели с недоумением: «Зачем? Мы все пользуемся­ контрацептивами». Для меня это был шок! Во-первых, они об этом свободно говорят. Во-вторых, как они сообщили, у них всюду есть центры для подростков, где бесплатно выдают эти средства.

Как только вернулась домой, наш Центр репродукции человека организовал ассоциацию по планированию семьи и профилактике абортов среди подростков. Развешиванием плакатов со слоганом типа «Счастье дарит на двоих верный друг контрацептив» занимался мой сын-школьник. В один прекрасный день он заявил мне, что «у нас проблемы». Я знала, что он встречался с одной очень хорошей девочкой, и сразу поняла, о чем пойдет речь.

«Забеременела?» Сынок опустил голову. «Когда ты развешивал плакаты, неужели не мог прочитать их содержание?» – упрекнула его и приняла решение: убивать будущего внука или внучку не дам. Но для этого юным родителям надо было заключить брак. Нам все отказывали. Пришлось идти на поклон к акиму района за специальным разрешением. Через шесть месяцев после того разговора у меня родилась внучка.

После школы сын поступил в мединс­титут, сейчас он ведущий в Казахстане хирург лапароскопической гинекологии. У него трое детей и уже двое внуков. Семья у него получилась очень счастливой. Думаю, такие браки заключаются на небесах. А сколько меня отговаривали даже коллеги: «Ты что делаешь?! Твоему ребенку всего 17 лет. Все в твоих руках, сделай потихоньку аборт».

– Можно ли узнать секреты вашего творческого, профессионального долголетия? Только ли потому, что ваша клиника частная и все, как вы говорите, в ваших руках?

– Нет, нет и нет! У меня такое чувство, что меня кто-то ведет по жизни. Как только окончила с отличием мед­институт, меня взяли младшим научным сотрудником в Институт акушерства и гинекологии. Оттуда ушла главным акушером-гинекологом Алма-Аты. Отработала восемь лет и пошла главным врачом городского Центра репродукции человека, где и открыла первую в Казахстане лабораторию ЭКО...

Я так втянулась за полвека в этот нескончаемый процесс – работа, работа, работа, что через два-три дня любого отдыха не нахожу себе места. Я по жизни трудоголик: привыкла к такому режиму, когда нет ни одной свободной минуты.

Так как постоянно имею дело с новейшими технологиями, то приходится­ держать себя в тонусе и постоянно ездить по миру, чтобы узнать что-то новое. Когда открывала клинику ЭКО в Астане, где есть и генетика, и эмбриология с искусственным интеллектом, и оперативная гинекология, меня спрашивали, зачем мне это? Но дело в том, что в наш алматинский центр ежегодно приезжают около 500 бесплодных супружеских пар не только из Астаны, но и из других близлежащих к ней регионов.

У меня нет времени думать о возрас­те. Я постоянно занята. Когда внучка приводит моих правнуков и я постоянно прошу подождать, пока освобожусь, – мне срочно надо доделать какую-то работу, она обижается: «Әже, сколько можно? Почему ты совсем не отдыхаешь? Брось все!» Но бросить любимую работу – это равносильно тому, как бросить свою любимую семью.