"Ситуативный казахский": как выучить язык после 50 лет
19743
Галия Шимырбаева, Алматы
«В Казахстане живут не билингвы, а диглоссы. Это относится ко всем казахстанцам», – убежден популяризатор государственного языка Канат Тасибеков, передает Kazpravda.kz.
Диглоссы, но не билингвы
Он выучил родной язык, когда уже разменял пятый десяток. Причем так, что напиcал серию книг под названием «Ситуативный казахский». Сегодня Канат Тасибеков делится своим опытом.
– С чего начать изучать язык?
– Мой совет – пойти в магазин и купить трехтомник «Ситуативный казахский». Это, конечно, шутка, но в каждой шутке есть доля шутки, остальное – правда. А если серьезно, то сегодня я хотел бы дать совет не как педагог, а как человек, который сам прошел путь овладения родным языком. Эффективность любого обучения, мы все знаем, зависит от потребностей или настоятельной необходимости. Каждый из нас наверняка сталкивался с такой ситуацией, когда русскоязычный казах едет по делам, допустим, в Турцию, и за два месяца начинает говорить на языке чужой ему страны, хотя до этого, прожив лет 30–40 у себя на родине и являясь сыном казахов, не заговорил на родном языке. Вроде парадокс, но на самом деле ничего удивительного. Любой другой язык и казах, и не казах быстро осваивают, чтобы быть конкурентным, вписаться в социум, а вот для овладения государственным языком пока, к сожалению, нет таких жестких стимулов. Хотя, справедливости ради надо признать, говорящих или хотя бы понимающих его становится все больше, и подвигают к этому, как ни странно это в наш прагматичный век, такие нематериальные понятия, как честь – намыс, желание знать свою культуру, страх потерять национальную самоидентику. Это у казахов, а у казахстанцев других национальностей – желание чувствовать себя полноценными гражданами страны, которую они считают единственной родиной и свою жизнь за ее пределами не представляют. Честно говоря, сейчас редко увидишь казаха, не говорящего на казахском, и не казаха в Казахстане, не понимающего на казахском. То есть подвижки есть, но все равно мы недовольны, это ведь свойство человеческой натуры.
– Что для Вас лично стало толчком или стимулом выучить родной язык так, чтобы даже писать учебники для других?
– Я выучил язык не для того, чтобы стать авторитетом в национал-патриотической среде, или тем более для сдачи теста, чтобы получить должность. У меня этот процесс – изучение родного языка – начался с того, что однажды я, уже седовласый человек, понял, что, не зная его, не могу называть себя в полной мере казахом. Пусковым крючком к этому стал момент, когда оказалось, что не только по-русски, но даже по-французски, на котором говорил без году неделя, сказать что-то мне было легче, чем на родном языке.
Не менее важным фактором явилось и то, что дожив до 50 лет, пройдя обучение в аспирантуре в Москве, стажировку во Франции, достигнув каких-то успехов в бизнесе и имея что сказать соотечественникам, я не мог донести это до них. Говорить на русском языке – это заведомо проигрышная позиция, ты просто не будешь ни услышан, ни выслушан, так как самые важные в обществе дискуссии – о судьбе языка, введении латиницы, да и вообще о будущем страны – априори должны вестись на государственном языке. Не будем забывать, что последние 30 лет мы живем в условиях, когда идет становление национального государства.
– И Вы начинали учить язык с нуля?
– Нельзя сказать, что я совсем не знал его, но, как и другие шала-казахи, чтобы донести до собеседника сложную мысль, переходил на русский. Мог, например, попросить себе чай с молоком, однако поучаствовать в диспуте, чтобы высказать свою мысль по вопросам гражданского общества, как и миллионы соотечественников, гордо называющих себя билингвами, не мог.
Это говорит о том, что большинство людей в нашей стране никакие не билингвы, а диглоссы. Диглоссия – это когда люди владеют двумя языками, но один из них для бытового общения, а второй (обычно это один из мировых языков) – для другой, более «высокой» сферы применения (в науке и образовании, книжно-письменной культуре). Поэтому мы должны стать для начала хотя бы билингвами, для которых казахский стал бы таким же инструментом, как русский. Это я говорю о русскоязычных казахах. Люди других этносов, к сожалению, не владеют государственным языком даже на бытовом уровне. И это происходит зачастую не по их вине – в условиях города очень тяжело найти полностью казахскоязычную среду.
Энциклопедия казахской жизни
– А Вам с проблемой отсутствия среды общения не приходилось сталкиваться?
– Когда я учил язык, то бывало так, что намеренно ходил на заседания оппозиционеров, чтобы не просто слушать, но и принимать участие в дискуссии. От них прямиком шел в казахский ТЮЗ имени Мусрепова, брал билет на первый ряд (лет 12–15 назад они стоили всего 500 тенге). Скоро я выучил репертуар театра наизусть, перезнакомился со всеми актерами и относительно чисто заговорил на родном языке. Много дало еще общение с оралманами-кандасами из Монголии и Китая, но самым главным источником для изучения родного языка стало чтение книг. Главная из них – «Путь Абая» Мухтара Ауэзова. Эту эпопею я считаю не просто образцом высокой литературы на уровне лучших мировых бестселлеров, но и величайшим памятником тому времени, которое описано в романе. Автор сумел создать в своей эпопее образ нашего народа из отдельных характеров, описал неповторимый быт, а главное – мы слышим язык: сочный, богатый, многогранный.
Понятный и непонятный одновременно, он сильно отличается (не по сюжетной канве, а по тонким нюансам, передающим духовный мир казахов) от обоих
переводов на русский, которые я читал до этого. Сделав «Путь Абая» главным источником приобщения к казахскому языку, я прибегнул к тому же методу, каким пользовался при изучении французского. Он заключается в следующем. Цветной картон для детских поделок разрезал на маленькие кусочки, на цветной стороне писал слово или маленькую фразу на казахском, а на белой – перевод на русский.
Эти карточки-картонки всегда были со мной. Гулял ли, пил ли чай или сидел в гостях – я доставал их из кармана, читал слово в оригинале, а потом вспоминал его перевод. Если делал это на автомате, то клал картонку в другой карман, а если нет, возвращал на место и начинал учить заново. Этот метод, можно сказать, мой авторский, изобрел я его в Москве, когда готовился к стажировке во Франции. Времени было мало, и чтобы никто не отвлекал от заучивания новых слов, садился в метро на Кольцевой, пятой линии и ездил по кругу. Когда через 9 месяцев попал в Париж, то не испытывал никаких языковых проблем. Но казахский я учу больше 9 лет, и до сих пор не удовлетворен. Одна из сложностей нашего языка – на нем нужно говорить образно, красиво и правильно. По-другому нельзя. Это когда говоришь на французском и английском, то носители языка, видя перед собой иностранца, прощают огрехи, а казахи – нет. И это нормально. Мы же тоже лучше относимся к тем этносам, которые пытаются говорить на нашем языке, но подсознательно, не высказывая это вслух, осуждаем своих.
Пока я читал «Путь Абая» на казахском (иногда по одной страничке в день), у меня появилась мысль об адаптации эпопеи по методу чтения Ильи Франка для русскоязычных казахстанцев – казахов и не казахов. Я даже поделился с нею с сыном классика – Муратом Ауэзовым. Кажется, эта мысль ему понравилась, он обещал подумать.
Монголия: далекая и близкая
– Это правда, что «Путь Абая» натолкнул Вас на поездку в Монголию?
– Именно так и было. Там, в одном из 13 аймаков, который носит название Баян-Улгий, население на 90% состоит из казахов. Я туда поехал для того, чтобы посмотреть на уходящую натуру, связанную с кочевым образом жизни в первозданном виде. Население этого аймака живет, как жили наши предки и 100, и 200, и 500 лет назад, и это как раз та жизнь, которая описана в эпопее Ауэзова. Отсутствие удобств компенсируется экологически чистой жизнью в юрте. Пробыв в этом аймаке около месяца, я испытал огромный душевный подъем и всепоглощающую любовь к своему народу, когда, находясь под звездным небом, слышал, как за войлочной стеной юрты говорят на родном языке, а из казана в это время доносится божественный аромат – варится мясо барашка, которого специально зарезали в честь меня.
Так меня встречали в каждом селении, а их было десятки на моем пути. Монгольские соотечественники узнавали о моем приезде по местному радио на казахском языке. Когда-то в столице аймака, одноименном городке Баян-Улгий, было и телевидение, и газеты на казахском. Сейчас их нет. Казахи, конечно, живут в Монголии вольно, никто их там не притесняет, и все же это чужое государство, поэтому никто не финансирует казахские СМИ.
Когда в 9 вечера начинает свою работу казахская радиостанция, все жители казахских юрт прилипают к маленьким приемникам, чтобы услышать новости на родном языке. Она же сообщила и о моем приезде. В Монголию моя экспедиция, которую я назвал «Четыре Алтая» (Рудный Алтай в ВКО, Горный Алтай России, монгольский Алтай в Баян-Улгий и китайский Алтай в городе, который так и называется Алтай, но туда мы в тот раз не попали), выезжала из Усть-Каменогорска.
Местное телевидение осветило наш маршрут, затем о нас рассказали СМИ Горного Алтая. Там, в поселке Косагач на границе с Монголией, живут одни казахи. В центре аймака Баян-Улгий, одноименном городке, в первый же день пребывания у меня взяли интервью. Таким образом, все казахи Монголии знали, кто я такой, зачем приехал, поэтому в какое бы селение ни прибыл, вопросов вообще не задавали, а просто встречали как дорогого гостя. Смею предполагать, что я не уронил чести казахстанского казаха – давал бата, пел на тоях, вел неторопливые, степенные беседы со стариками.
На всех праздниках и тоях поют. Когда я был на тое, аким поселка взял домбру и спел в мою честь. Я был в июле, это месяц свадеб на казахских джайляу, в остальное время в Баян-Улгий холодно.
Сейчас жду не дождусь, когда закончится пандемия, чтобы снова выехать в Монголию. Мои многочисленные друзья по всему свету тоже ждут этого. Французы, например, серьезно настроены на поездку. Всем хочется соприкоснуться с чем-то настоящим, что не успела нивелировать цивилизация.
Я в Монголии увидел тех казахов, про каких говорили и Бельгер, и путешественники, которые, побывав на просторах Великой степи, описали наших предков как людей неторопливых, щедрых, гостеприимных, добрых и очень наивных, что очень соответствует правде. Монгольские соотечественники так и говорили: «С монголами мы живем дружно. Но хочется домой. Передай казахскому президенту, путь он нас заберет отсюда вместе с землей».
И вот что я заметил – они никогда не кричат на детей, за провинности не наказывают, а просто увещевают. И мне кажется, это имеет больший эффект. И еще я заметил, что монгольские казахи немногословны, речь у них не так цветиста, как у китайских казахов. Я это объясняю тем, что у соотечественников в КНР есть огромное преимущество – у диаспор, живущих в Урумчи, Кульдже и Алтае в многоэтажных благоустроенных домах, успели сформироваться городской казахский язык и культура.
А в Монголии я увидел настоящий кочевой мир. Вообще, меня на эту поездку натолкнул Джимми Нельсон, известный фотохудожник из Великобритании. У него есть уникальный проект «Пока они не исчезли». Он снимает разные племена, в том числе казахов Монголии, которые кочуют со своими стадами. Я с ним согласен: это действительно уходящая натура.
– А как Вы, патриот и популязатор родного языка, отнеслись к действиям так называемых языковых патрулей?
– На мой взгляд, был нарушен самый главный принцип нашей внутренней и внешней политики – толерантность. Отличительная черта нашего народа, не побоюсь сказать это, – стремление найти компромисс. И если появление этих языковых патрулей было ответом на высказывания некоторых российских политиков, то это не совсем правильно. Пословица «Таспен ұрғанды (атқанды) аспен ұр» (того, кто бросил в тебя камень, накорми едой) выражает миролюбивый характер нашего народа. Одно из свидетельств этому – казахи никогда не вели захватнических войн. Отвечать агрессией на агрессию – это не по-нашему, не по-казахски. Мы стараемся решить проблему ақылға салып, то есть добром. И языковой вопрос мы можем решить точно так же – добром, ведь опыт показывает, что репрессивными мерами добиться чего-то трудно. Конечно, должна быть соответствующая законодательная база, но на бытовом уровне мы не должны вестись на инсинуации. Не будем забывать замечательную пословицу, которую предки оставили нам в наследие: қолда барда алтынның қадірі жоқ (золотом не дорожат, когда оно под рукой).
То, что мы живем в мире, – это и есть золото, которое нельзя терять.
Диглоссы, но не билингвы
Он выучил родной язык, когда уже разменял пятый десяток. Причем так, что напиcал серию книг под названием «Ситуативный казахский». Сегодня Канат Тасибеков делится своим опытом.
– С чего начать изучать язык?
– Мой совет – пойти в магазин и купить трехтомник «Ситуативный казахский». Это, конечно, шутка, но в каждой шутке есть доля шутки, остальное – правда. А если серьезно, то сегодня я хотел бы дать совет не как педагог, а как человек, который сам прошел путь овладения родным языком. Эффективность любого обучения, мы все знаем, зависит от потребностей или настоятельной необходимости. Каждый из нас наверняка сталкивался с такой ситуацией, когда русскоязычный казах едет по делам, допустим, в Турцию, и за два месяца начинает говорить на языке чужой ему страны, хотя до этого, прожив лет 30–40 у себя на родине и являясь сыном казахов, не заговорил на родном языке. Вроде парадокс, но на самом деле ничего удивительного. Любой другой язык и казах, и не казах быстро осваивают, чтобы быть конкурентным, вписаться в социум, а вот для овладения государственным языком пока, к сожалению, нет таких жестких стимулов. Хотя, справедливости ради надо признать, говорящих или хотя бы понимающих его становится все больше, и подвигают к этому, как ни странно это в наш прагматичный век, такие нематериальные понятия, как честь – намыс, желание знать свою культуру, страх потерять национальную самоидентику. Это у казахов, а у казахстанцев других национальностей – желание чувствовать себя полноценными гражданами страны, которую они считают единственной родиной и свою жизнь за ее пределами не представляют. Честно говоря, сейчас редко увидишь казаха, не говорящего на казахском, и не казаха в Казахстане, не понимающего на казахском. То есть подвижки есть, но все равно мы недовольны, это ведь свойство человеческой натуры.
– Что для Вас лично стало толчком или стимулом выучить родной язык так, чтобы даже писать учебники для других?
– Я выучил язык не для того, чтобы стать авторитетом в национал-патриотической среде, или тем более для сдачи теста, чтобы получить должность. У меня этот процесс – изучение родного языка – начался с того, что однажды я, уже седовласый человек, понял, что, не зная его, не могу называть себя в полной мере казахом. Пусковым крючком к этому стал момент, когда оказалось, что не только по-русски, но даже по-французски, на котором говорил без году неделя, сказать что-то мне было легче, чем на родном языке.
Не менее важным фактором явилось и то, что дожив до 50 лет, пройдя обучение в аспирантуре в Москве, стажировку во Франции, достигнув каких-то успехов в бизнесе и имея что сказать соотечественникам, я не мог донести это до них. Говорить на русском языке – это заведомо проигрышная позиция, ты просто не будешь ни услышан, ни выслушан, так как самые важные в обществе дискуссии – о судьбе языка, введении латиницы, да и вообще о будущем страны – априори должны вестись на государственном языке. Не будем забывать, что последние 30 лет мы живем в условиях, когда идет становление национального государства.
– И Вы начинали учить язык с нуля?
– Нельзя сказать, что я совсем не знал его, но, как и другие шала-казахи, чтобы донести до собеседника сложную мысль, переходил на русский. Мог, например, попросить себе чай с молоком, однако поучаствовать в диспуте, чтобы высказать свою мысль по вопросам гражданского общества, как и миллионы соотечественников, гордо называющих себя билингвами, не мог.
Это говорит о том, что большинство людей в нашей стране никакие не билингвы, а диглоссы. Диглоссия – это когда люди владеют двумя языками, но один из них для бытового общения, а второй (обычно это один из мировых языков) – для другой, более «высокой» сферы применения (в науке и образовании, книжно-письменной культуре). Поэтому мы должны стать для начала хотя бы билингвами, для которых казахский стал бы таким же инструментом, как русский. Это я говорю о русскоязычных казахах. Люди других этносов, к сожалению, не владеют государственным языком даже на бытовом уровне. И это происходит зачастую не по их вине – в условиях города очень тяжело найти полностью казахскоязычную среду.
Энциклопедия казахской жизни
– А Вам с проблемой отсутствия среды общения не приходилось сталкиваться?
– Когда я учил язык, то бывало так, что намеренно ходил на заседания оппозиционеров, чтобы не просто слушать, но и принимать участие в дискуссии. От них прямиком шел в казахский ТЮЗ имени Мусрепова, брал билет на первый ряд (лет 12–15 назад они стоили всего 500 тенге). Скоро я выучил репертуар театра наизусть, перезнакомился со всеми актерами и относительно чисто заговорил на родном языке. Много дало еще общение с оралманами-кандасами из Монголии и Китая, но самым главным источником для изучения родного языка стало чтение книг. Главная из них – «Путь Абая» Мухтара Ауэзова. Эту эпопею я считаю не просто образцом высокой литературы на уровне лучших мировых бестселлеров, но и величайшим памятником тому времени, которое описано в романе. Автор сумел создать в своей эпопее образ нашего народа из отдельных характеров, описал неповторимый быт, а главное – мы слышим язык: сочный, богатый, многогранный.
Понятный и непонятный одновременно, он сильно отличается (не по сюжетной канве, а по тонким нюансам, передающим духовный мир казахов) от обоих
переводов на русский, которые я читал до этого. Сделав «Путь Абая» главным источником приобщения к казахскому языку, я прибегнул к тому же методу, каким пользовался при изучении французского. Он заключается в следующем. Цветной картон для детских поделок разрезал на маленькие кусочки, на цветной стороне писал слово или маленькую фразу на казахском, а на белой – перевод на русский.
Эти карточки-картонки всегда были со мной. Гулял ли, пил ли чай или сидел в гостях – я доставал их из кармана, читал слово в оригинале, а потом вспоминал его перевод. Если делал это на автомате, то клал картонку в другой карман, а если нет, возвращал на место и начинал учить заново. Этот метод, можно сказать, мой авторский, изобрел я его в Москве, когда готовился к стажировке во Франции. Времени было мало, и чтобы никто не отвлекал от заучивания новых слов, садился в метро на Кольцевой, пятой линии и ездил по кругу. Когда через 9 месяцев попал в Париж, то не испытывал никаких языковых проблем. Но казахский я учу больше 9 лет, и до сих пор не удовлетворен. Одна из сложностей нашего языка – на нем нужно говорить образно, красиво и правильно. По-другому нельзя. Это когда говоришь на французском и английском, то носители языка, видя перед собой иностранца, прощают огрехи, а казахи – нет. И это нормально. Мы же тоже лучше относимся к тем этносам, которые пытаются говорить на нашем языке, но подсознательно, не высказывая это вслух, осуждаем своих.
Пока я читал «Путь Абая» на казахском (иногда по одной страничке в день), у меня появилась мысль об адаптации эпопеи по методу чтения Ильи Франка для русскоязычных казахстанцев – казахов и не казахов. Я даже поделился с нею с сыном классика – Муратом Ауэзовым. Кажется, эта мысль ему понравилась, он обещал подумать.
Монголия: далекая и близкая
– Это правда, что «Путь Абая» натолкнул Вас на поездку в Монголию?
– Именно так и было. Там, в одном из 13 аймаков, который носит название Баян-Улгий, население на 90% состоит из казахов. Я туда поехал для того, чтобы посмотреть на уходящую натуру, связанную с кочевым образом жизни в первозданном виде. Население этого аймака живет, как жили наши предки и 100, и 200, и 500 лет назад, и это как раз та жизнь, которая описана в эпопее Ауэзова. Отсутствие удобств компенсируется экологически чистой жизнью в юрте. Пробыв в этом аймаке около месяца, я испытал огромный душевный подъем и всепоглощающую любовь к своему народу, когда, находясь под звездным небом, слышал, как за войлочной стеной юрты говорят на родном языке, а из казана в это время доносится божественный аромат – варится мясо барашка, которого специально зарезали в честь меня.
Так меня встречали в каждом селении, а их было десятки на моем пути. Монгольские соотечественники узнавали о моем приезде по местному радио на казахском языке. Когда-то в столице аймака, одноименном городке Баян-Улгий, было и телевидение, и газеты на казахском. Сейчас их нет. Казахи, конечно, живут в Монголии вольно, никто их там не притесняет, и все же это чужое государство, поэтому никто не финансирует казахские СМИ.
Когда в 9 вечера начинает свою работу казахская радиостанция, все жители казахских юрт прилипают к маленьким приемникам, чтобы услышать новости на родном языке. Она же сообщила и о моем приезде. В Монголию моя экспедиция, которую я назвал «Четыре Алтая» (Рудный Алтай в ВКО, Горный Алтай России, монгольский Алтай в Баян-Улгий и китайский Алтай в городе, который так и называется Алтай, но туда мы в тот раз не попали), выезжала из Усть-Каменогорска.
Местное телевидение осветило наш маршрут, затем о нас рассказали СМИ Горного Алтая. Там, в поселке Косагач на границе с Монголией, живут одни казахи. В центре аймака Баян-Улгий, одноименном городке, в первый же день пребывания у меня взяли интервью. Таким образом, все казахи Монголии знали, кто я такой, зачем приехал, поэтому в какое бы селение ни прибыл, вопросов вообще не задавали, а просто встречали как дорогого гостя. Смею предполагать, что я не уронил чести казахстанского казаха – давал бата, пел на тоях, вел неторопливые, степенные беседы со стариками.
На всех праздниках и тоях поют. Когда я был на тое, аким поселка взял домбру и спел в мою честь. Я был в июле, это месяц свадеб на казахских джайляу, в остальное время в Баян-Улгий холодно.
Сейчас жду не дождусь, когда закончится пандемия, чтобы снова выехать в Монголию. Мои многочисленные друзья по всему свету тоже ждут этого. Французы, например, серьезно настроены на поездку. Всем хочется соприкоснуться с чем-то настоящим, что не успела нивелировать цивилизация.
Я в Монголии увидел тех казахов, про каких говорили и Бельгер, и путешественники, которые, побывав на просторах Великой степи, описали наших предков как людей неторопливых, щедрых, гостеприимных, добрых и очень наивных, что очень соответствует правде. Монгольские соотечественники так и говорили: «С монголами мы живем дружно. Но хочется домой. Передай казахскому президенту, путь он нас заберет отсюда вместе с землей».
И вот что я заметил – они никогда не кричат на детей, за провинности не наказывают, а просто увещевают. И мне кажется, это имеет больший эффект. И еще я заметил, что монгольские казахи немногословны, речь у них не так цветиста, как у китайских казахов. Я это объясняю тем, что у соотечественников в КНР есть огромное преимущество – у диаспор, живущих в Урумчи, Кульдже и Алтае в многоэтажных благоустроенных домах, успели сформироваться городской казахский язык и культура.
А в Монголии я увидел настоящий кочевой мир. Вообще, меня на эту поездку натолкнул Джимми Нельсон, известный фотохудожник из Великобритании. У него есть уникальный проект «Пока они не исчезли». Он снимает разные племена, в том числе казахов Монголии, которые кочуют со своими стадами. Я с ним согласен: это действительно уходящая натура.
– А как Вы, патриот и популязатор родного языка, отнеслись к действиям так называемых языковых патрулей?
– На мой взгляд, был нарушен самый главный принцип нашей внутренней и внешней политики – толерантность. Отличительная черта нашего народа, не побоюсь сказать это, – стремление найти компромисс. И если появление этих языковых патрулей было ответом на высказывания некоторых российских политиков, то это не совсем правильно. Пословица «Таспен ұрғанды (атқанды) аспен ұр» (того, кто бросил в тебя камень, накорми едой) выражает миролюбивый характер нашего народа. Одно из свидетельств этому – казахи никогда не вели захватнических войн. Отвечать агрессией на агрессию – это не по-нашему, не по-казахски. Мы стараемся решить проблему ақылға салып, то есть добром. И языковой вопрос мы можем решить точно так же – добром, ведь опыт показывает, что репрессивными мерами добиться чего-то трудно. Конечно, должна быть соответствующая законодательная база, но на бытовом уровне мы не должны вестись на инсинуации. Не будем забывать замечательную пословицу, которую предки оставили нам в наследие: қолда барда алтынның қадірі жоқ (золотом не дорожат, когда оно под рукой).
То, что мы живем в мире, – это и есть золото, которое нельзя терять.
