Как в условиях кочевой жизни в Казахстане возникли три жуза
12021
Дулат Молдабаев
Кочевнический способ хозяйствования населения Великой степи был определяющим в жизнедеятельности нашего народа и влиял на все остальные стороны жизни казахов – сложившиеся общественные отношения, образ жизни, культуру и социальную организацию.
Молчат курганы, черепки и кости
В древних китайских хрониках, рассказывающих о кочевом племени усуни, говорится:
«…они не возделывают полей и не выращивают злаков, вместе со скотом кочуют в поисках воды и травы». Казахская степь представляет собой очень хрупкую экосистему, обладающую повышенной чувствительностью к внешним воздействиям и хозяйственной деятельности человека. В ходе освоения степняками засушливых евразийских степей появилась уникальная стратегия природопользования и социокультурной адаптации – кочевое скотоводческое хозяйство.
Кочевничество в течение трех тысячелетий оставалось основной формой хозяйствования и способом существования наших предков, а земледелие играло второстепенную роль.
В воспоминаниях Арминия Вамбери есть такое признание: «Ничто не могло бы мне дать более ясного понятия о кочевой жизни, чем когда я спросил у одной казахской женщины о причинах, побуждающих их перекочевывать с места на место. Она отвечала со смехом: «Мы не так ленивы, как вы... нам не усидеть по целым дням на одном месте! Человек должен двигаться. Посудите сами: солнце, месяц, звезды, вода, животные, птицы, рыбы – все движется, только земля и мертвые остаются на месте».
Между тем не одно столетие вызывает научный интерес у исследователей вопрос времени и обстоятельств возникновения в этих условиях трех жузов. Но до сих пор они не пришли к единому знаменателю. Как подметил в свое время русский поэт и писатель Иван Бунин, «из тьмы веков на мировом погосте звучат лишь письмена», потому история появления на исторической арене казахских жузов еще ждет своих повествователей.
Историки, посвящающие свои научные труды теме трех жузов, в первую очередь ссылаются на переведенное с персидского языка сочинение «Маджма ал гараиб», составленное чиновником из Балха Султаном Мухамадом аль-Балхи в середине XVI века. Причем автор сочинения сразу предупреждает, что в более ранних исторических трудах казахские жузы не упоминаются. Согласно же его данным «…обычай казахов таков: обитаюших на верховьях называют Большим жузом, живущих ниже – Средним жузом, а живущих на низовьях – Младшим жузом». Казахстанские ученые сходятся во мнении, что средневековый автор говорил о долине реки Сырдарьи.
Много сил в изучение этногенеза нашего народа вложил этнограф и археолог Халел Аргынбаев, долгие годы возглавлявший отдел этнографии Института истории, археологии и этнографии Академии наук Казахской ССР. Уже после его кончины, в 2000 году, было опубликовано его совместное с Мукановым М. С. и Востровым В. В. исследование «Қазақ шежіресі хақында», рассказывающее о генеалогии родоплеменных групп всех трех казахских жузов. На научной основе было проведено исследование генезиса казахских жузов, а также их расселения.
Таким образом, период истории Казахстана, связанный со сложением казахского народа и возникновением трех жузов остается одним из важных и интересных до последнего времени.
Ханства, улусы, жузы
Свой взгляд на эту проблему в книге «Государства и народы евразийских степей: от древности к Новому времени» изложил ученый Кляшторный Сергей Григорьевич. Он, в частности, приводит сообщение А. Левшина о том, что в правление хана Тауке во второй половине XVII столетия для управления тремя жузами «были избраны и подчинены ему три частных начальника», в Улу жузе – Толе-би, в Орта жузе – Казыбек-би, в Кши жузе – Айтеке-би. И называет небезынтересным то обстоятельство, что во главе казахских улусов стояли непременно султаны (XV–XVI вв.), а во главе жузов – бии (XVII – начало XVIII в.), предположив, что налицо две разные формы социально-политической организации казахского общества. И речь идет о последовательной смене одной формы организации казахского общества другой, а именно улусной системы жузами.
«Смена форм, пишет автор, причины которой нам неясны, могла, вероятно, произойти в течение второй половины XVI в. и была, скорее всего, закреплена на рубеже XVI–XVII вв., чему в значительной степени способствовал переход в этот период в руки казахских владетелей значительного числа туркестанских городов и крепостей. Во главе этих городов (их количество было не менее 20), по сообщениям историков, стояли казахские султаны. Султаны-градоправители XVII в. в таком случае соответствуют, видимо, улусным султанам XV–XVI вв. Очень показательно в этом отношении, что и жузы претерпели определенные изменения – к 20-м годам XVIII века во всех трех казахских жузах появились вместо биев свои ханы-чингизиды, родословная которых очень запутана. С тех пор жузы превратились фактически в самостоятельные ханства, которые, однако, не имели особых названий, и хан каждого жуза соответственно именовался ханом Улу жуза, ханом Орта жуза, ханом Кши жуза».
Далее автор задается вопросом: какие жизненные процессы и исторические обстоятельства XVI в. предопределили возникновение именно тогда, а не ранее и не позднее, совершенно нового принципа самоорганизации племен, объединенных самоназванием «қазақ»? По его мнению, первоначально Казахский улус (Казахское ханство) был военно-политическим союзом группы племен Восточного Дешт-и-Кыпчака, отколовшимся от массы родственных племен и возглавленным одной из ветвей династии чингизидов. Этническая консолидация этих племен в рамках одного государства и под управлением одной династии (потомков джучида Урус-хана) и стала тем процессом, в ходе и в результате которого обозначались новые, уже не политические, а этнотерриториальные структуры – жузы.
Каковы были те факторы, которые направляли и стимулировали появление новых структур? Первым фактором была территориальная лимитация Казахского ханства в условиях достаточно длительной военно-политической стабильности. Оставаясь сообществом кочевых племен, Казахское ханство на рубеже XVI–XVII вв.
включило в свой состав территории с древними центрами городской и оседло-земледельческой культуры, создавшими определенные зоны хозяйственного и культурного притяжения для населения окружающих их степей.
Вторым фактором, в известной мере являвшимся следствием первого, было формирование аульной системы расселения, хозяйствования и быта. Именно этот процесс особенно очевиден при анализе источников XVII в. В XIII–XVI вв. в Дешт-и-Кыпчаке господствовала система улусного кочевания, когда огромная масса людей, возглавляемая ханом и султанами, практически непрерывно перемещалась в своих кибитках, смонтированных на арбах, влекомых верблюдами и лошадьми по тысячекилометровым маршрутам тогдашних кочевий. Не сразу и не повсеместно этот образ жизни заменялся иным – перекочевками небольших семейных групп (аулов), связанных между собой не только родственными, но и соседскими и иными отношениями, на ограниченных территориях с относительно короткими маршрутами передвижения. Кибитки на арбах, «шатры на колесах», сменяет разборная юрта, навьючиваемая на верблюдов – к началу XVII в. относятся последние по времени известные сообщения об использовании жителями кыпчакской степи четырехколесных домов-повозок, а в более поздних источниках упоминаются только двухколесные арбы и содержатся лишь описания разборных юрт и переносных кибиток, хотя нередко и больших по размерам.
Переход от кочевания в кибитках на колесах к разборным юртам был крупным изменением быта кочевого населения Дешт-и-Кыпчака, и этот фактор предопределил наряду с родственными и генеалогическими связями племен и родов внутри единой политической общности еще и связи территориальные в границах относительно устойчивых зон постоянных перекочевок. Такого рода зоны никак не совпадали с улусным (административным) или тюменным (военным) дроблением общегосударственной территории, и отношения внутри этих зон не могли регулироваться возглавлявшими улусы царевичами-чингизидами. Новые территориально-родовые связи требовали иных регуляторов, и ими стали «большие люди» пастбищных общин, «национальная аристократия», элита социальной группы «черной кости», почитаемые за знания и умение интерпретировать многовековое народное право, многовековые обычаи, только и позволяющие сохранять в степи присущее кочевым скотоводам мироустройство. Вокруг биев складывалась система межродовых и внутритерриториальных связей, стихия кочевых племен преобразовывалась в хозяйственное и культурное сообщество, объединение которого осуществлялось единственно возможным тогда способом – через установление генеалогических и иерархических взаимоотношений между родами и племенами, между аульными пастбищными общинами, представлявшими вечный круг степного бытия.
«Новые структуры, развивает свою мысль ученый, и бии отнюдь не стремились разрушить или нарушить уже установившуюся политическую и административную структуру Казахского ханства с ее улусами, но для обозначения сформировавшихся зональных сообществ они должны были использовать какие-то термины, выходившие за рамки родоплеменных обозначений, и никак не задевавшие обозначения, связанные с высшим военно-политическим управлением.
Постепенное возвышение жузовых структур столь же постепенно, но неуклонно вело к упадку прежней социально-политической организации казахского общества – улусов. И вот что здесь еще важно. Прежняя правящая верхушка ханства (султаны) неожиданно быстро нашла свое место в новой социально-политической организации: она стала с XVIII столетия если не полновластной, то достаточно влиятельной верхушкой всех трех жузов».
Здесь сошлись Восток и Запад
Призванного на службу царским двором России натуралиста из Германии Георги И. Г. тоже интересовал вопрос о разделении казахов на три жуза. В своем отчете «Характеристика всех народов, живущих в Российском государстве», опубликованном в 1799 году, он делает вывод: «Никто не запомнит, с каких времен и по каким причинам разделились киргизы на три орды, из каких одна называется Большою, другая – Среднею, третья – Малою».
Еще раньше, в 1762 году, увидело свет сочинение Рычкова П. И. «Топография Оренбургской губернии», в котором встречаются разделы «Киргизы Большой Орды» и «О кочевьях Малой и Средней Орды». Автор одним из первых в научном мире дает характеристику кочевого хозяйства казахов, распространившихся, по свидетельству ученого, от Каспийского моря на западе и до границ с Китаем – на востоке. Из книги можно узнать, по каким маршрутам передвигается каждый из казахских жузов, какие связи и с какими городами налажены у кочевников, в какой местности происходит товарообмен.
Говоря о делении казахов на роды и жузы, многие исследователи той эпохи считали это признаком трайбализма. Не случайно Шокан Уалиханов был вынужден записать: «Большая, Средняя и Малая киргиз-кайсацкая орды составляют один народ – «казахи».
Здесь надо сказать, что называть жузы «ордами» в корне неверно. И это заблуждение присуще практически всем представителям царской администрации. Другим ложным направлением можно назвать акцентирование на «делении» на жузы. По одной из версий, нужно говорить об обратном – по мере присоединения к первым казахским ханам других кочевых племен к первоначально одному жузу добавились еще два.
Подытоживая, сошлемся на антрополога Оразака Смагулова, многие годы занимавшегося исследованием генетической структуры популяции казахов. После своих многолетних изысканий на территории всех трех жузов, которые он начал еще в советское время, ученый пришел к выводу, что у всех казахов единый генофонд.
Начало автохтонной концепции происхождения казахского народа было положено чиновником царской администрации Гавердовским Я. П. В своем отчете после экспедиции в казахскую степь «Обозрение Киргиз-кайсакской степи», написанном в 1803 году, он первым высказал мысль о том, что «скифы были прародителями киргизов». Много позже, в конце XIX столетия, ему возражал Харузин А. Н., писавший, что «казахи не что иное, как политически цельное, но этнографически и антропологически разное племя, состоящее из разных элементов».
Однако о том, что процесс формирования казахов как народа длился на протяжении не одного тысячелетия, свидетельствует, например, перечень племен, приведенный Махмудом Кашгари в его тюркской энциклопедии «Диван лугат ат-турк». На рубеже I и II тысячелетий автор перечислил 20 племен, предупредив, что привел имена только крупных родов, не упоминая мелкие: «Первое из племен около Византии – бедженек, кыпчак, огуз, йемек, башгирт, басмыл, кай, йабагу, татар, кыргыз, а они около Сина. Все эти племена от пределов Византии простираются на восток. Затем чигил, тухси, ягма, играк, джарук, чумул, уйгур, тангут, хитай, а это Син, тавгач, а это Масин. Эти племена расположены между югом и севером».
Монголоидный компонент в антропологический тип насельников степи проникал параллельно с процессами изменения этнического состава населения и трансформации хозяйственно-культурной системы. Что интересно, данные антропологов свидетельствуют о том, что в периферийных зонах, где складывался комплексный вид хозяйствования, европеоидные элементы в краниологических сериях преобладают над монголоидными. Особенно четко это прослеживается в Семиречье и Среднем Прииртышье. В северном, центральном и западном Казахстане расовый тип раннесредневековых кочевников ближе к исходному типу.
Молчат курганы, черепки и кости
В древних китайских хрониках, рассказывающих о кочевом племени усуни, говорится:
«…они не возделывают полей и не выращивают злаков, вместе со скотом кочуют в поисках воды и травы». Казахская степь представляет собой очень хрупкую экосистему, обладающую повышенной чувствительностью к внешним воздействиям и хозяйственной деятельности человека. В ходе освоения степняками засушливых евразийских степей появилась уникальная стратегия природопользования и социокультурной адаптации – кочевое скотоводческое хозяйство.
Кочевничество в течение трех тысячелетий оставалось основной формой хозяйствования и способом существования наших предков, а земледелие играло второстепенную роль.
В воспоминаниях Арминия Вамбери есть такое признание: «Ничто не могло бы мне дать более ясного понятия о кочевой жизни, чем когда я спросил у одной казахской женщины о причинах, побуждающих их перекочевывать с места на место. Она отвечала со смехом: «Мы не так ленивы, как вы... нам не усидеть по целым дням на одном месте! Человек должен двигаться. Посудите сами: солнце, месяц, звезды, вода, животные, птицы, рыбы – все движется, только земля и мертвые остаются на месте».
Между тем не одно столетие вызывает научный интерес у исследователей вопрос времени и обстоятельств возникновения в этих условиях трех жузов. Но до сих пор они не пришли к единому знаменателю. Как подметил в свое время русский поэт и писатель Иван Бунин, «из тьмы веков на мировом погосте звучат лишь письмена», потому история появления на исторической арене казахских жузов еще ждет своих повествователей.
Историки, посвящающие свои научные труды теме трех жузов, в первую очередь ссылаются на переведенное с персидского языка сочинение «Маджма ал гараиб», составленное чиновником из Балха Султаном Мухамадом аль-Балхи в середине XVI века. Причем автор сочинения сразу предупреждает, что в более ранних исторических трудах казахские жузы не упоминаются. Согласно же его данным «…обычай казахов таков: обитаюших на верховьях называют Большим жузом, живущих ниже – Средним жузом, а живущих на низовьях – Младшим жузом». Казахстанские ученые сходятся во мнении, что средневековый автор говорил о долине реки Сырдарьи.
Много сил в изучение этногенеза нашего народа вложил этнограф и археолог Халел Аргынбаев, долгие годы возглавлявший отдел этнографии Института истории, археологии и этнографии Академии наук Казахской ССР. Уже после его кончины, в 2000 году, было опубликовано его совместное с Мукановым М. С. и Востровым В. В. исследование «Қазақ шежіресі хақында», рассказывающее о генеалогии родоплеменных групп всех трех казахских жузов. На научной основе было проведено исследование генезиса казахских жузов, а также их расселения.
Таким образом, период истории Казахстана, связанный со сложением казахского народа и возникновением трех жузов остается одним из важных и интересных до последнего времени.
Ханства, улусы, жузы
Свой взгляд на эту проблему в книге «Государства и народы евразийских степей: от древности к Новому времени» изложил ученый Кляшторный Сергей Григорьевич. Он, в частности, приводит сообщение А. Левшина о том, что в правление хана Тауке во второй половине XVII столетия для управления тремя жузами «были избраны и подчинены ему три частных начальника», в Улу жузе – Толе-би, в Орта жузе – Казыбек-би, в Кши жузе – Айтеке-би. И называет небезынтересным то обстоятельство, что во главе казахских улусов стояли непременно султаны (XV–XVI вв.), а во главе жузов – бии (XVII – начало XVIII в.), предположив, что налицо две разные формы социально-политической организации казахского общества. И речь идет о последовательной смене одной формы организации казахского общества другой, а именно улусной системы жузами.
«Смена форм, пишет автор, причины которой нам неясны, могла, вероятно, произойти в течение второй половины XVI в. и была, скорее всего, закреплена на рубеже XVI–XVII вв., чему в значительной степени способствовал переход в этот период в руки казахских владетелей значительного числа туркестанских городов и крепостей. Во главе этих городов (их количество было не менее 20), по сообщениям историков, стояли казахские султаны. Султаны-градоправители XVII в. в таком случае соответствуют, видимо, улусным султанам XV–XVI вв. Очень показательно в этом отношении, что и жузы претерпели определенные изменения – к 20-м годам XVIII века во всех трех казахских жузах появились вместо биев свои ханы-чингизиды, родословная которых очень запутана. С тех пор жузы превратились фактически в самостоятельные ханства, которые, однако, не имели особых названий, и хан каждого жуза соответственно именовался ханом Улу жуза, ханом Орта жуза, ханом Кши жуза».
Далее автор задается вопросом: какие жизненные процессы и исторические обстоятельства XVI в. предопределили возникновение именно тогда, а не ранее и не позднее, совершенно нового принципа самоорганизации племен, объединенных самоназванием «қазақ»? По его мнению, первоначально Казахский улус (Казахское ханство) был военно-политическим союзом группы племен Восточного Дешт-и-Кыпчака, отколовшимся от массы родственных племен и возглавленным одной из ветвей династии чингизидов. Этническая консолидация этих племен в рамках одного государства и под управлением одной династии (потомков джучида Урус-хана) и стала тем процессом, в ходе и в результате которого обозначались новые, уже не политические, а этнотерриториальные структуры – жузы.
Каковы были те факторы, которые направляли и стимулировали появление новых структур? Первым фактором была территориальная лимитация Казахского ханства в условиях достаточно длительной военно-политической стабильности. Оставаясь сообществом кочевых племен, Казахское ханство на рубеже XVI–XVII вв.
включило в свой состав территории с древними центрами городской и оседло-земледельческой культуры, создавшими определенные зоны хозяйственного и культурного притяжения для населения окружающих их степей.
Вторым фактором, в известной мере являвшимся следствием первого, было формирование аульной системы расселения, хозяйствования и быта. Именно этот процесс особенно очевиден при анализе источников XVII в. В XIII–XVI вв. в Дешт-и-Кыпчаке господствовала система улусного кочевания, когда огромная масса людей, возглавляемая ханом и султанами, практически непрерывно перемещалась в своих кибитках, смонтированных на арбах, влекомых верблюдами и лошадьми по тысячекилометровым маршрутам тогдашних кочевий. Не сразу и не повсеместно этот образ жизни заменялся иным – перекочевками небольших семейных групп (аулов), связанных между собой не только родственными, но и соседскими и иными отношениями, на ограниченных территориях с относительно короткими маршрутами передвижения. Кибитки на арбах, «шатры на колесах», сменяет разборная юрта, навьючиваемая на верблюдов – к началу XVII в. относятся последние по времени известные сообщения об использовании жителями кыпчакской степи четырехколесных домов-повозок, а в более поздних источниках упоминаются только двухколесные арбы и содержатся лишь описания разборных юрт и переносных кибиток, хотя нередко и больших по размерам.
Переход от кочевания в кибитках на колесах к разборным юртам был крупным изменением быта кочевого населения Дешт-и-Кыпчака, и этот фактор предопределил наряду с родственными и генеалогическими связями племен и родов внутри единой политической общности еще и связи территориальные в границах относительно устойчивых зон постоянных перекочевок. Такого рода зоны никак не совпадали с улусным (административным) или тюменным (военным) дроблением общегосударственной территории, и отношения внутри этих зон не могли регулироваться возглавлявшими улусы царевичами-чингизидами. Новые территориально-родовые связи требовали иных регуляторов, и ими стали «большие люди» пастбищных общин, «национальная аристократия», элита социальной группы «черной кости», почитаемые за знания и умение интерпретировать многовековое народное право, многовековые обычаи, только и позволяющие сохранять в степи присущее кочевым скотоводам мироустройство. Вокруг биев складывалась система межродовых и внутритерриториальных связей, стихия кочевых племен преобразовывалась в хозяйственное и культурное сообщество, объединение которого осуществлялось единственно возможным тогда способом – через установление генеалогических и иерархических взаимоотношений между родами и племенами, между аульными пастбищными общинами, представлявшими вечный круг степного бытия.
«Новые структуры, развивает свою мысль ученый, и бии отнюдь не стремились разрушить или нарушить уже установившуюся политическую и административную структуру Казахского ханства с ее улусами, но для обозначения сформировавшихся зональных сообществ они должны были использовать какие-то термины, выходившие за рамки родоплеменных обозначений, и никак не задевавшие обозначения, связанные с высшим военно-политическим управлением.
Постепенное возвышение жузовых структур столь же постепенно, но неуклонно вело к упадку прежней социально-политической организации казахского общества – улусов. И вот что здесь еще важно. Прежняя правящая верхушка ханства (султаны) неожиданно быстро нашла свое место в новой социально-политической организации: она стала с XVIII столетия если не полновластной, то достаточно влиятельной верхушкой всех трех жузов».
Здесь сошлись Восток и Запад
Призванного на службу царским двором России натуралиста из Германии Георги И. Г. тоже интересовал вопрос о разделении казахов на три жуза. В своем отчете «Характеристика всех народов, живущих в Российском государстве», опубликованном в 1799 году, он делает вывод: «Никто не запомнит, с каких времен и по каким причинам разделились киргизы на три орды, из каких одна называется Большою, другая – Среднею, третья – Малою».
Еще раньше, в 1762 году, увидело свет сочинение Рычкова П. И. «Топография Оренбургской губернии», в котором встречаются разделы «Киргизы Большой Орды» и «О кочевьях Малой и Средней Орды». Автор одним из первых в научном мире дает характеристику кочевого хозяйства казахов, распространившихся, по свидетельству ученого, от Каспийского моря на западе и до границ с Китаем – на востоке. Из книги можно узнать, по каким маршрутам передвигается каждый из казахских жузов, какие связи и с какими городами налажены у кочевников, в какой местности происходит товарообмен.
Говоря о делении казахов на роды и жузы, многие исследователи той эпохи считали это признаком трайбализма. Не случайно Шокан Уалиханов был вынужден записать: «Большая, Средняя и Малая киргиз-кайсацкая орды составляют один народ – «казахи».
Здесь надо сказать, что называть жузы «ордами» в корне неверно. И это заблуждение присуще практически всем представителям царской администрации. Другим ложным направлением можно назвать акцентирование на «делении» на жузы. По одной из версий, нужно говорить об обратном – по мере присоединения к первым казахским ханам других кочевых племен к первоначально одному жузу добавились еще два.
Подытоживая, сошлемся на антрополога Оразака Смагулова, многие годы занимавшегося исследованием генетической структуры популяции казахов. После своих многолетних изысканий на территории всех трех жузов, которые он начал еще в советское время, ученый пришел к выводу, что у всех казахов единый генофонд.
Начало автохтонной концепции происхождения казахского народа было положено чиновником царской администрации Гавердовским Я. П. В своем отчете после экспедиции в казахскую степь «Обозрение Киргиз-кайсакской степи», написанном в 1803 году, он первым высказал мысль о том, что «скифы были прародителями киргизов». Много позже, в конце XIX столетия, ему возражал Харузин А. Н., писавший, что «казахи не что иное, как политически цельное, но этнографически и антропологически разное племя, состоящее из разных элементов».
Однако о том, что процесс формирования казахов как народа длился на протяжении не одного тысячелетия, свидетельствует, например, перечень племен, приведенный Махмудом Кашгари в его тюркской энциклопедии «Диван лугат ат-турк». На рубеже I и II тысячелетий автор перечислил 20 племен, предупредив, что привел имена только крупных родов, не упоминая мелкие: «Первое из племен около Византии – бедженек, кыпчак, огуз, йемек, башгирт, басмыл, кай, йабагу, татар, кыргыз, а они около Сина. Все эти племена от пределов Византии простираются на восток. Затем чигил, тухси, ягма, играк, джарук, чумул, уйгур, тангут, хитай, а это Син, тавгач, а это Масин. Эти племена расположены между югом и севером».
Монголоидный компонент в антропологический тип насельников степи проникал параллельно с процессами изменения этнического состава населения и трансформации хозяйственно-культурной системы. Что интересно, данные антропологов свидетельствуют о том, что в периферийных зонах, где складывался комплексный вид хозяйствования, европеоидные элементы в краниологических сериях преобладают над монголоидными. Особенно четко это прослеживается в Семиречье и Среднем Прииртышье. В северном, центральном и западном Казахстане расовый тип раннесредневековых кочевников ближе к исходному типу.
