Как снимали "Перекресток" – первую "мыльную оперу" в Казахстане
5845
Галия Шимырбаева
В начале сентября 2001 года была снята последняя серия «Перекрестка» – первой на постсоветском пространстве «мыльной оперы», передает Kazpravda.kz.
Все как в жизни
Кинооператор Юрий Пак работал на сериале от первой до последней серии, а их было 600.
– С чего начиналась работа над «Перекрестком»?
– До «Перекрестка» я снимал на киностудии «Казахтелефильм» документальные картины – около 20 полнометражных и короткометражных, – рассказывает оператор. – Первые годы независимости работал режиссером корейской редакции на государственном телевидении. Когда англичане, по франшизе которых снимали «Перекресток», начали собирать команду, то мы с известным оператором Геннадием Поповым тоже решили поучиться технологиям многокамерных съемок.
Никогда не забуду первую встречу с английским продюсером. Взобравшись ногами на стул и расположившись пятой точкой на его спинке, этот веселый парень пытался таким образом создать обстановку непринужденности. «О! У тебя такой опыт!» – восхитился он, когда я рассказал ему о себе. И меня оставили режиссером-постановщиком по свету в команде лайтинг-директора. Сначала мы, казахстанцы, учились у англичан технологии производства сериалов, а потом, когда они уехали, стали работать сами.
Меня поразило условие, которое поставил продюсер с их стороны: атмосфера на площадке должна быть легкая и даже веселая. Брайан Хендли, режиссер по свету, или лайтинг-директор, наш начальник, который обучал нас, оказался аристократом по рождению – имел титул виконта и был весь из себя такой чопорный, вежливый, настоящий джентльмен, одним словом. Когда же требовалось, мог быть и резким, и громко орущим, но при этом перед офисным начальством стоял за нас горой.
Пока мы учились, англичане потихоньку наблюдали за нами. Многие из них считали, что мы ничего не умеем, но потом тот же Брайан поменял мнение на 180 градусов. Он был поражен нашим с Маратом Тохтабакиевым, тоже оператором-постановщиком, и опытом, и тем, что все схватываем на лету. По той «картинке», которую мы делали, претензий ни с чьей стороны не было.
Это не относится к зрителям. Меньшинство, те, кто понимал, что настоящее кино с такой скоростью не делается и что в технологии производства сериалов применяются совсем другие процессы, восхищалось нашей работой. Но большинство же сравнивало «Перекресток» с латиноамериканскими сериалами, а потому без устали ругало игру актеров, но раз так – значит, смотрели.
Работа английского дизайнера декораций и казахстанского художника Умурзака Шманова, создававших интерьер, была выше всяких похвал. Они делали все настолько хорошо и правдоподобно, что у зрителей создавалось впечатление, что действие происходит в настоящей квартире.
А если говорить о популярности, то улицы вымирали, когда шел «Перекресток». Актрисы Жанна Куанышева и Гульнара Дусматова рассказывали, что когда они накануне президентских выборов 1999 года ездили в составе концертной бригады по регионам, то на станциях, где поезд останавливался, самые большие группы собирались не возле известных российских эстрадных певцов и групп («На-на», например), а вокруг актеров «Перекрестка». Еще бы: мы, казахстанцы, были показаны в сериале такими, какие есть в жизни, и каждый узнавал в отдельном персонаже себя или соседа.
– А почему другие сериалы уже не смогли повторить успех «Перекрестка»?
– До его съемок многие киношники сидели без работы. Чувствовалось, что актеры переживают трудные времена (не будем забывать – на дворе стоял 1995 год). Многие были одеты просто бедно, я помню, как один известный актер курил из экономии сигареты без фильтра. «Перекресток» позволил ему перейти на «Чингисхан» – знаменитые тогда сигареты. А самое главное, сериал укрепил веру людей в то, что кино в нашей стране будет сниматься и дальше.
Шесть лет – это серьезно, и, несмотря на то, что жить все еще было тяжело, вторая половина 90-х стала позитивным, светлым временем для многих из нас. Изголодавшиеся по работе, мы отдавались ей полностью.
Что касается совместной работы с англичанами, то, конечно, менталитет у нас был разный. Оператор-постановщик Брайан, пока был с нами, все делал по четкой, заранее расписанной схеме, дополнительных манипуляций, чтобы с помощью света как-то приукрасить наших актеров, подсветить, убрать морщины, не допускал. Когда он уехал, актрисы умоляли сделать их на экране лучше. И мы с Маратом Тохтабакиевым стали придумывать свою схему света.
Много, например, убрали приборов сверху, чтобы они не давали теней под глазами. Статичная сцена: человек сидит за столиком в ресторане, и мы ему немного подсвечиваем лицо. Но когда приехала английский продюсер, работавшая в самой старой в мире телевизионной «мыльной опере» Coronation Street (шла в Англии с 1960 по 2017 год), то первое, что спросила специалист с громадным опытом, зачем мы это делаем?
Показывая на свое лицо, ей тогда уже за 60 было, спросила, видим ли мы ее морщины? – «Да, конечно». – «Вот такие же морщины, если гримеры сделали это по сценарию, должны быть и в кино», – сказала она. Наши актрисы с ней, конечно, не спорили, но нас все равно просили сделать их лучше, красивее, моложе. И мы частично меняли освещение, но вместе с характером света – более мягким, сглаженным, – менялась вся картинка.
Это говорит о том, что крайне реалистичная британская школа съемок сериалов у нас не очень пошла. Сейчас тот софтовый свет, который мы применяли, стал у нас популярен, многие каналы просят, нет, даже требуют сделать свет ярче, чтобы на картинке не было никаких темных пятен и углов.
Когда я начинал работать с режиссером Иваном Сон-и-Соном, который снимал мультфильмы про Алдара Косе и концерты многих наших звезд, Ермека Серкебаева, например, то он, романтик по натуре, предлагал мне, молодому тогда оператору-постановщику документального кино, при-украшивать и убирать какие-то некрасивые вещи с кадра. А я, вдохновленный перестройкой, был весь из себя такой реалист, который рвался к правде жизни. Но опытный коллега сдерживал. Говорил, что наш человек любит, когда красиво. Сейчас, получается, мы снова вернулись к этому: на экране все должно быть лучше, чем в жизни.
– Разве за эти годы вкусы зрителей не поменялись?
– Общество стало более открытым, люди смотрят российские и другие каналы, и, естественно, то, что видят, допустим, на «Евровидении», сравнивают с нашей продукцией. Сейчас я как раз занимаюсь этим: на больших телевизионных шоу-проектах, типа «Маска», требуют делать все максимально соответствующим западным или восточным стандартам – броско и ярко. Как когда-то сравнивали «Перекресток» с латиноамериканскими сериалами, так и сейчас проводят аналогию с турецкими «мыльными операми». Это неизбежно.
И в кайф, и в драйв
– А сериал «Саранча», который шел следом за «Перекрестком», тоже снимали по английским технологиям?
– Конечно. Завпроизводством «Казахфильма» Нина Алексеевна Лаврик говорила: зачем надо было проходить школу у англичан, если все это можно бросить и заниматься отсебятиной? Такие обкатанные временем технологии стоят больших денег, а они нас обучали бесплатно, да еще помогали при этом.
Но потом они потихоньку сошли на нет. Возможно, здесь играла роль материальная сторона, снимать так – дорого, наши телеканалы, даже государственные, видимо, не потянули западные технологии, предусматривающие участие очень многих людей в проекте. Например, у нас одних только ассистентов режиссера было четыре. Была большая группа сценаристов, четыре оператора, реквизиторы, бутафоры, художники… Потом уже ни один сериал не имел такую многочисленную съемочную группу, как «Перекресток».
Это и должно быть так: должны быть отдельные менеджеры, допустим, по контролю за реквизитом – по исходящему и на площадке, но у нас обе эти долж-ности совмещает один человек. Чтобы процесс съемок шел быстро, нужна четкая координация действий. Например, Марат Тохтабакиев заметил однажды несоответствие декораций в смене сцен в расписании и сказал об этом первому ассистенту режиссера, а им тогда был англичанин. И тот так перепугался за свою профессиональную репутацию, что аж подпрыгнул. Побежал исправлять, а потом долго тряс ему руку.
Казалось бы, мелочь, но это грозило путаницей сцен. «Перекресток» был рассчитан на то, чтобы от его производства была отдача, то есть коммерческий успех, а у нас многие тогда занимались творчеством. «Как это – бизнес на кино? – думали мы. – Это великое производство, мы создаем художественные ценности». У англичан же вопросы творчества должны были решаться внутри практических задач. Поэтому они все время побуждали нас что-то придумывать и улучшать сериал в рамках технологии.
Коронавирус зажигает
– После отъезда англичан сохранилась ли на съемочной площадке «Перекрестка» та атмосфера, которую они прописали в контракте – веселья и непринуж-денности?
– В общем-то – да. Конечно, были и конфликты, но, к счастью, не очень серьезные. Если актеры имели какие-то претензии к тому, что происходит на экране, то они шли не к режиссеру, а к сценаристу Лейле Ахинжановой. Они ее просили изменить сюжетную линию или что-то приукрасить. Лейла кричала, что не хочет этого слышать, но все это было как-то по-доброму.
Актер не может диктовать условия сценаристу. Если же он настаивает в категоричной форме, то его просто убирают из сериала. Одного актера, не будем уточнять, кто он, за то, что стал высказывать претензии к сценарию на общем собрании, «отправили» в Америку. Правда, на какое-то время. Чтобы сохранить дисциплину на площадке и не допустить анархию, диктат сценариста и продюсера просто необходим.
Был такой момент, когда продюсер Абай Карпыков на «Саранче» полностью сменил всех четырех режиссеров и поставил ассистента режиссера, актрису, еще кого-то, но зритель вряд ли что заметил – все уже было поставлено на поток. Режиссер в сериале, конечно, не имеет такого веса, как в игровом кино (да сейчас и там тоже роль продюсера выше, если, конечно, речь идет не об авторском кино), здесь он пусть и большой, но все же винтик.
– «Перекресток» снимался шесть лет. Что было потом, кого и куда занесла судьба?
– К сожалению, той команды, которая была создана тогда, сейчас нет, она рассеялась. Кто-то эмигрировал, а кто-то пошел дальше. Максат Канапья, звукорежиссер сериала, сейчас записывает звук в фильмах Ермека Турсунова. Я вернулся на телевидение на большие проекты. Некоторых актеров уже нет. Саги Ашимова, Владимира Толоконникова, Бикен Римовой, Касыма Жакибаева…
Я этого не понимаю, но зрители, встречая где-то актеров, почему-то ассоциировали их с героями, которых они играли. Доктор Платонов (Анатолий Креженчуков) обжег руку по сценарию, и его на улицах спрашивали, зажила ли она у него. Венера Нигматулина рассказывала, что на базаре отказались обслуживать, памятуя об ее стервозной героине. Она кайфовала от этой роли, но в жизни получала шишки.
– А Вы ведь свою творческую биографию продолжили с одним из режиссеров «Перекрестка» – Владимиром Тюлькиным?
– В документальном кино, которое я называю своей отдушиной, операторы идут вторыми, а иногда и первыми номерами. Режиссер ведь не всегда может подбежать и подсказать, как снять событие, а Тюлькин полностью доверяет оператору, и это приятно.
Работает он обычно с живыми людьми. Создавая их кинопортреты, он описывает их жизнь. Например, мы с ним снимали фильм «Патетическая симфония» про женщину, которая, жалея бездомных собак, оставляла их у себя дома. Сердобольные люди помогали ей деньгами, привозили еду и старые газеты, чтобы животные могли справлять на них нужду. Мы этот фильм снимали практически полгода, а это значит, что столько же времени сидели в том доме. Это было тяжело, но когда начинаешь снимать, перестаешь обращать внимание на запах и на все прочее, и просто наблюдаешь, как собаки общаются с хозяйкой.
Интересно было работать с ним в осыпанной призами картине «13-й километр» о слепом фермере Серике Боданбаеве, живущим полноценной жизнью вопреки обстоятельствам.
Сильный и одновременно веселый, он умел вышучивать даже ситуацию, от которой впору заплакать. По его словам, наши люди не понимают и не принимают инвалидов, они для них вне системы. Вспоминая о том, как однажды, придя в районный акимат, он искал вход, Серик сказал: «Чувствую, люди наблюдают и обсуждают меня, но пока не упал, никто ведь не подошел ко мне».
– Рейтинги смотрибельности телевидения сильно упали в последние годы. А как с этим было во времена «Перекрестка»?
– Продюсеры нам говорили, что рейтинг «Перекрестка» занимает вторую строчку на отечественном телевидении – 14 баллов, первыми шли новости – 16 баллов. Сейчас, когда говорят, что рейтинг у проекта высокий, то называют цифру – три или два.
Почему сейчас каналы требуют новые проекты на казахском? Потому что работа с фокус-группами показывает: наше телевидение смотрят в основном казахоязычные зрители, хотя сейчас из-за коронавирусных карантинов телевидение стало востребованным и у русскоязычных тоже. У нас работы стало много: проектов, больших и хороших, за время карантина мы сделали не один и не два. Коронавирус поддал жару – люди вдруг вернулись к старым испытанным «друзьям»: они снова стали читать и смотреть телевизор.
Все как в жизни
Кинооператор Юрий Пак работал на сериале от первой до последней серии, а их было 600.
– С чего начиналась работа над «Перекрестком»?
– До «Перекрестка» я снимал на киностудии «Казахтелефильм» документальные картины – около 20 полнометражных и короткометражных, – рассказывает оператор. – Первые годы независимости работал режиссером корейской редакции на государственном телевидении. Когда англичане, по франшизе которых снимали «Перекресток», начали собирать команду, то мы с известным оператором Геннадием Поповым тоже решили поучиться технологиям многокамерных съемок.
Никогда не забуду первую встречу с английским продюсером. Взобравшись ногами на стул и расположившись пятой точкой на его спинке, этот веселый парень пытался таким образом создать обстановку непринужденности. «О! У тебя такой опыт!» – восхитился он, когда я рассказал ему о себе. И меня оставили режиссером-постановщиком по свету в команде лайтинг-директора. Сначала мы, казахстанцы, учились у англичан технологии производства сериалов, а потом, когда они уехали, стали работать сами.
Меня поразило условие, которое поставил продюсер с их стороны: атмосфера на площадке должна быть легкая и даже веселая. Брайан Хендли, режиссер по свету, или лайтинг-директор, наш начальник, который обучал нас, оказался аристократом по рождению – имел титул виконта и был весь из себя такой чопорный, вежливый, настоящий джентльмен, одним словом. Когда же требовалось, мог быть и резким, и громко орущим, но при этом перед офисным начальством стоял за нас горой.
Пока мы учились, англичане потихоньку наблюдали за нами. Многие из них считали, что мы ничего не умеем, но потом тот же Брайан поменял мнение на 180 градусов. Он был поражен нашим с Маратом Тохтабакиевым, тоже оператором-постановщиком, и опытом, и тем, что все схватываем на лету. По той «картинке», которую мы делали, претензий ни с чьей стороны не было.
Это не относится к зрителям. Меньшинство, те, кто понимал, что настоящее кино с такой скоростью не делается и что в технологии производства сериалов применяются совсем другие процессы, восхищалось нашей работой. Но большинство же сравнивало «Перекресток» с латиноамериканскими сериалами, а потому без устали ругало игру актеров, но раз так – значит, смотрели.
Работа английского дизайнера декораций и казахстанского художника Умурзака Шманова, создававших интерьер, была выше всяких похвал. Они делали все настолько хорошо и правдоподобно, что у зрителей создавалось впечатление, что действие происходит в настоящей квартире.
А если говорить о популярности, то улицы вымирали, когда шел «Перекресток». Актрисы Жанна Куанышева и Гульнара Дусматова рассказывали, что когда они накануне президентских выборов 1999 года ездили в составе концертной бригады по регионам, то на станциях, где поезд останавливался, самые большие группы собирались не возле известных российских эстрадных певцов и групп («На-на», например), а вокруг актеров «Перекрестка». Еще бы: мы, казахстанцы, были показаны в сериале такими, какие есть в жизни, и каждый узнавал в отдельном персонаже себя или соседа.
– А почему другие сериалы уже не смогли повторить успех «Перекрестка»?
– До его съемок многие киношники сидели без работы. Чувствовалось, что актеры переживают трудные времена (не будем забывать – на дворе стоял 1995 год). Многие были одеты просто бедно, я помню, как один известный актер курил из экономии сигареты без фильтра. «Перекресток» позволил ему перейти на «Чингисхан» – знаменитые тогда сигареты. А самое главное, сериал укрепил веру людей в то, что кино в нашей стране будет сниматься и дальше.
Шесть лет – это серьезно, и, несмотря на то, что жить все еще было тяжело, вторая половина 90-х стала позитивным, светлым временем для многих из нас. Изголодавшиеся по работе, мы отдавались ей полностью.
Что касается совместной работы с англичанами, то, конечно, менталитет у нас был разный. Оператор-постановщик Брайан, пока был с нами, все делал по четкой, заранее расписанной схеме, дополнительных манипуляций, чтобы с помощью света как-то приукрасить наших актеров, подсветить, убрать морщины, не допускал. Когда он уехал, актрисы умоляли сделать их на экране лучше. И мы с Маратом Тохтабакиевым стали придумывать свою схему света.
Много, например, убрали приборов сверху, чтобы они не давали теней под глазами. Статичная сцена: человек сидит за столиком в ресторане, и мы ему немного подсвечиваем лицо. Но когда приехала английский продюсер, работавшая в самой старой в мире телевизионной «мыльной опере» Coronation Street (шла в Англии с 1960 по 2017 год), то первое, что спросила специалист с громадным опытом, зачем мы это делаем?
Показывая на свое лицо, ей тогда уже за 60 было, спросила, видим ли мы ее морщины? – «Да, конечно». – «Вот такие же морщины, если гримеры сделали это по сценарию, должны быть и в кино», – сказала она. Наши актрисы с ней, конечно, не спорили, но нас все равно просили сделать их лучше, красивее, моложе. И мы частично меняли освещение, но вместе с характером света – более мягким, сглаженным, – менялась вся картинка.
Это говорит о том, что крайне реалистичная британская школа съемок сериалов у нас не очень пошла. Сейчас тот софтовый свет, который мы применяли, стал у нас популярен, многие каналы просят, нет, даже требуют сделать свет ярче, чтобы на картинке не было никаких темных пятен и углов.
Когда я начинал работать с режиссером Иваном Сон-и-Соном, который снимал мультфильмы про Алдара Косе и концерты многих наших звезд, Ермека Серкебаева, например, то он, романтик по натуре, предлагал мне, молодому тогда оператору-постановщику документального кино, при-украшивать и убирать какие-то некрасивые вещи с кадра. А я, вдохновленный перестройкой, был весь из себя такой реалист, который рвался к правде жизни. Но опытный коллега сдерживал. Говорил, что наш человек любит, когда красиво. Сейчас, получается, мы снова вернулись к этому: на экране все должно быть лучше, чем в жизни.
– Разве за эти годы вкусы зрителей не поменялись?
– Общество стало более открытым, люди смотрят российские и другие каналы, и, естественно, то, что видят, допустим, на «Евровидении», сравнивают с нашей продукцией. Сейчас я как раз занимаюсь этим: на больших телевизионных шоу-проектах, типа «Маска», требуют делать все максимально соответствующим западным или восточным стандартам – броско и ярко. Как когда-то сравнивали «Перекресток» с латиноамериканскими сериалами, так и сейчас проводят аналогию с турецкими «мыльными операми». Это неизбежно.
И в кайф, и в драйв
– А сериал «Саранча», который шел следом за «Перекрестком», тоже снимали по английским технологиям?
– Конечно. Завпроизводством «Казахфильма» Нина Алексеевна Лаврик говорила: зачем надо было проходить школу у англичан, если все это можно бросить и заниматься отсебятиной? Такие обкатанные временем технологии стоят больших денег, а они нас обучали бесплатно, да еще помогали при этом.
Но потом они потихоньку сошли на нет. Возможно, здесь играла роль материальная сторона, снимать так – дорого, наши телеканалы, даже государственные, видимо, не потянули западные технологии, предусматривающие участие очень многих людей в проекте. Например, у нас одних только ассистентов режиссера было четыре. Была большая группа сценаристов, четыре оператора, реквизиторы, бутафоры, художники… Потом уже ни один сериал не имел такую многочисленную съемочную группу, как «Перекресток».
Это и должно быть так: должны быть отдельные менеджеры, допустим, по контролю за реквизитом – по исходящему и на площадке, но у нас обе эти долж-ности совмещает один человек. Чтобы процесс съемок шел быстро, нужна четкая координация действий. Например, Марат Тохтабакиев заметил однажды несоответствие декораций в смене сцен в расписании и сказал об этом первому ассистенту режиссера, а им тогда был англичанин. И тот так перепугался за свою профессиональную репутацию, что аж подпрыгнул. Побежал исправлять, а потом долго тряс ему руку.
Казалось бы, мелочь, но это грозило путаницей сцен. «Перекресток» был рассчитан на то, чтобы от его производства была отдача, то есть коммерческий успех, а у нас многие тогда занимались творчеством. «Как это – бизнес на кино? – думали мы. – Это великое производство, мы создаем художественные ценности». У англичан же вопросы творчества должны были решаться внутри практических задач. Поэтому они все время побуждали нас что-то придумывать и улучшать сериал в рамках технологии.
Коронавирус зажигает
– После отъезда англичан сохранилась ли на съемочной площадке «Перекрестка» та атмосфера, которую они прописали в контракте – веселья и непринуж-денности?
– В общем-то – да. Конечно, были и конфликты, но, к счастью, не очень серьезные. Если актеры имели какие-то претензии к тому, что происходит на экране, то они шли не к режиссеру, а к сценаристу Лейле Ахинжановой. Они ее просили изменить сюжетную линию или что-то приукрасить. Лейла кричала, что не хочет этого слышать, но все это было как-то по-доброму.
Актер не может диктовать условия сценаристу. Если же он настаивает в категоричной форме, то его просто убирают из сериала. Одного актера, не будем уточнять, кто он, за то, что стал высказывать претензии к сценарию на общем собрании, «отправили» в Америку. Правда, на какое-то время. Чтобы сохранить дисциплину на площадке и не допустить анархию, диктат сценариста и продюсера просто необходим.
Был такой момент, когда продюсер Абай Карпыков на «Саранче» полностью сменил всех четырех режиссеров и поставил ассистента режиссера, актрису, еще кого-то, но зритель вряд ли что заметил – все уже было поставлено на поток. Режиссер в сериале, конечно, не имеет такого веса, как в игровом кино (да сейчас и там тоже роль продюсера выше, если, конечно, речь идет не об авторском кино), здесь он пусть и большой, но все же винтик.
– «Перекресток» снимался шесть лет. Что было потом, кого и куда занесла судьба?
– К сожалению, той команды, которая была создана тогда, сейчас нет, она рассеялась. Кто-то эмигрировал, а кто-то пошел дальше. Максат Канапья, звукорежиссер сериала, сейчас записывает звук в фильмах Ермека Турсунова. Я вернулся на телевидение на большие проекты. Некоторых актеров уже нет. Саги Ашимова, Владимира Толоконникова, Бикен Римовой, Касыма Жакибаева…
Я этого не понимаю, но зрители, встречая где-то актеров, почему-то ассоциировали их с героями, которых они играли. Доктор Платонов (Анатолий Креженчуков) обжег руку по сценарию, и его на улицах спрашивали, зажила ли она у него. Венера Нигматулина рассказывала, что на базаре отказались обслуживать, памятуя об ее стервозной героине. Она кайфовала от этой роли, но в жизни получала шишки.
– А Вы ведь свою творческую биографию продолжили с одним из режиссеров «Перекрестка» – Владимиром Тюлькиным?
– В документальном кино, которое я называю своей отдушиной, операторы идут вторыми, а иногда и первыми номерами. Режиссер ведь не всегда может подбежать и подсказать, как снять событие, а Тюлькин полностью доверяет оператору, и это приятно.
Работает он обычно с живыми людьми. Создавая их кинопортреты, он описывает их жизнь. Например, мы с ним снимали фильм «Патетическая симфония» про женщину, которая, жалея бездомных собак, оставляла их у себя дома. Сердобольные люди помогали ей деньгами, привозили еду и старые газеты, чтобы животные могли справлять на них нужду. Мы этот фильм снимали практически полгода, а это значит, что столько же времени сидели в том доме. Это было тяжело, но когда начинаешь снимать, перестаешь обращать внимание на запах и на все прочее, и просто наблюдаешь, как собаки общаются с хозяйкой.
Интересно было работать с ним в осыпанной призами картине «13-й километр» о слепом фермере Серике Боданбаеве, живущим полноценной жизнью вопреки обстоятельствам.
Сильный и одновременно веселый, он умел вышучивать даже ситуацию, от которой впору заплакать. По его словам, наши люди не понимают и не принимают инвалидов, они для них вне системы. Вспоминая о том, как однажды, придя в районный акимат, он искал вход, Серик сказал: «Чувствую, люди наблюдают и обсуждают меня, но пока не упал, никто ведь не подошел ко мне».
– Рейтинги смотрибельности телевидения сильно упали в последние годы. А как с этим было во времена «Перекрестка»?
– Продюсеры нам говорили, что рейтинг «Перекрестка» занимает вторую строчку на отечественном телевидении – 14 баллов, первыми шли новости – 16 баллов. Сейчас, когда говорят, что рейтинг у проекта высокий, то называют цифру – три или два.
Почему сейчас каналы требуют новые проекты на казахском? Потому что работа с фокус-группами показывает: наше телевидение смотрят в основном казахоязычные зрители, хотя сейчас из-за коронавирусных карантинов телевидение стало востребованным и у русскоязычных тоже. У нас работы стало много: проектов, больших и хороших, за время карантина мы сделали не один и не два. Коронавирус поддал жару – люди вдруг вернулись к старым испытанным «друзьям»: они снова стали читать и смотреть телевизор.
