Наркомания, алкоголизм и лудомания: о трудностях лечения головы и души рассказал психолог из Нур-Султана

Наркомания, алкоголизм и лудомания – настоящая трагедия не только для попавшего в зависимость человека, но и для его родных и близких, и «выводить» из опасного состояния необходимо всех разом. О непростой борьбе за здоровый разум и будущее рассказал психолог столичного реабилитационно-наркологического центра Александр Рущук. Беседовали мы в самом заведении – аккуратный двухэтажный коттедж в частном секторе Правобережья, двор для прогулок, чистота, вежливая охрана... Место мало чем напоминает больницу, скорее, санаторий для тех, кто готов побороться за трезвую жизнь.

– Александр, специфика у центра довольно узкая, и тем не менее, как можно понять из комментариев в Интернете, спрос на ваши услуги большой.

– Не просто большой – огромный! В Нур-Султане два реабилитационных центра, и оба всегда заполнены пациентами, даже в карантин. При этом в городе также есть и два медицинских центра. Особо тяжелые пациенты сначала попадают к ним. Врачи там проводят деинтоксикацию организма, а уже потом физичес­ки восстановленных граждан переводят к нам лечить голову и душу по коррекционной прог­рамме.

– Кого больше всего среди постояльцев?

– Однозначно наркоманов. Если рассматривать в разрезе, то их примерно
50–60%, 20–30% – это алкоголики, остальные – зависимые от азартных игр. И такое соотношение было все те годы, что центры работают в Казахстане. Среди пациентов есть и женщины, но их мало, не более 7%. Хорошо запомнил двух пациенток, у обеих были тяжелая зависимость от букмекерских контор и многомиллионные долги. Но выкарабкались обе, уже несколько лет обе в завязке. Хотя, бесспорно, гендер здесь ни при чем, как и возраст. У нас были пациенты и старше 50, и те, кому едва исполнилось 18. Сразу оговорюсь, что принимать мы имеем право лишь совершеннолетних, но были случаи, когда я брал в индивидуальную работу и детей. Была у меня пациентка, 16-летняя девочка, которая к этому возрасту много чего успела попробовать. Начала принимать с 13 лет, сначала алкоголь и легкие наркотики, потом подсела всерьез, случился аборт. Семья при этом у девчонки замечательная, обеспеченные, порядочные люди.

– Выходит, недоглядели или генетическая предрасположенность? О генетике вообще уместно рассуждать в контексте зависимостей?

– Всегда ссылаться на генетику невозможно. Да, зачастую какая-либо зависимость обусловлена родительской склонностью, но абсолютно не факт, что лудомания отца перейдет к дочери такой же тяжелой аддикцией, чаще всего она проявится лишь склонностью. Тут еще играют роль и модель семьи, то, что ребенок видит, что исподволь записывается ему на подкорку.

И про проглядели тоже говорить не совсем правильно. Проглядеть ведь очень непросто. Сигналы есть всегда и появляются они достаточно быстро. Но как обычно все происходит? Первыми узнают о зависимости друзья, чаще всего те, с кем и был первый опыт, потом на учебе или коллеги, потом, возможно, полиция – под кайфом многое кажется нипочем. И только потом родители. А все дело в том, что вот вроде бы и признаки все налицо, и в кармане нашли подозрительные крупинки, но так уж устроена человеческая природа. Абсолютно все родные проходят стадию отрицания, они уверяют самих себя, что «да нет, показалось, не может такого быть». Им страшно признать, что сын, дочь, супруг – наркоман. Ведь это звучит ужасно, противоестественно для их картины мира. Они оправдывают, в том числе и себя, до последнего. Ведь признание, что твой ребенок – наркоман, равнозначно признанию себя плохим родителем, а это стыдно. Перед самим собой, перед родственниками, коллегами...

Честно скажу, в Украине, откуда «родом» вся сеть наших центров, к подобным вещам другое отношение, там кричат без стеснения «Помогите!». Здесь же всем стыдно и неловко признаться, что в семье случилась такая беда. А потому прибегать к серьезным методам реабилитации начинают порой слишком поздно. И даже уже когда говоришь с домочадцами пациента, видишь непонимание: «А при чем тут мы? Лечите его, мы его вам отдали, а нам верните здорового и адекватного». Они не готовы признаться, что в зависимости есть доля и их вины. Более того, порой они саботируют процесс: чрезмерно жалеют кровиночку либо включают тотальный контроль, а это усложняет путь восстановления и нам, и пациенту. В таком случае мы ограничиваем общение, ведя работу параллельно и с пациентом, и с семьей, ведь зависимость – плод семейных отношений, что-то когда-то пошло не так в семейной системе. И если эту систему не перезапустить, она затянет вновь.

– Вы принимаете всех?

– Нет. Условно говоря, если нам позвонят измученные родственники и скажут: «Заберите!», сделать мы этого не сможем, не в нашей это компетенции. Это уже исключительно прерогатива государственных наркологий. И их огромный плюс в том, что они могут «закрыть» через решение суда, признавшего человека нуждающимся в лечении.

К тому же мы смотрим и на поведение пациентов, у нас есть внутренняя система баллов, этакие социальные соревнования. Наш договор предусматривает возможность отказать клиенту в реабилитации, если он нарушает правила, при том не вернув деньги. Опаздывает пациент, выражается нецензурно – минус баллы. Вовремя сдал задание – набрал баллы, которые по итогам недели выльются в какие-то поощрения типа дополнительного посещения бани или прогулки в город.

Бывают нарушения и посерьезнее. Например, пытаются пронести запрещенные вещества. Но это мы пресекаем сразу же: проверяем манжеты, отвороты брюк, знаем, что тайник может быть в мягких игрушках и даже внутри самого пациента.

Но, повторюсь: мы изначально беремся за тех, кто хочет измениться, а значит, в большинстве своем пациенты отдают себе отчет, как надо себя вести для достижения результата. Плюс они, приходя немного в себя, понимают, что за них переживает семья, что реабилитация стоит достаточно дорого.

– Достаточно дорого это сколько?

– 350 тысяч тенге за месячный курс. Сюда входит очень многое, поэтому стоимость абсолютно оправдана. Это и регулярные занятия в малых терапевтических группах, в каж­дой из которых 5–6 человек под кураторством отдельного специалиста, и индивидуальные консультации с психологом, и тренинги личностного роста, и тренинги по профилактике срыва, гештальт-терапия. На самом деле очень много направлений и форматов. Но все это проходит в режиме, как Вы правильно заметили, санаторном: зарядка, приемы пищи по расписанию, послеобеденный сон, а еще бассейн, бильярд, массаж, теннис, семейные сессии для поддержания связи.

– Но ведь одного месяца наверняка не хватит для полного восстановления?

– А тут во многом зависит от самого пациента. Вообще, полный базовый курс включает в себя 4 месяца, потом можно включить еще 3 месяца ресоциализации и плавный выход в социум. В последующем нужно лишь поддерживать связь и выполнять задания.

Если говорить о гарантиях восстановления в целом, то наше программное обеспечение прогнозирует максимально 65% успеха. И, поверьте, это очень высокий уровень, потому что 40 это уже очень круто. Если кто-то обещает стопроцентный успех, то это однозначно шарлатаны.

Безусловно, даже маленькие победы могут даваться очень нелегко, особенно поначалу. Ну представьте: организм привык получать какую-то определенную дозу алкоголя, наркотиков или ставок, и если поначалу это для него кайф, то со временем зависимость превращается в страдания. Но вместе с тем это уже баланс, лишишь очередной порции – равновесие нарушается, мозг требует восполнения.

– Неужели ничем нельзя заменить это мнимое удовольствие?

– В большинстве случаев наркотики, алкоголь как раз таки сами выступают «замес­тительной терапией». Человек начинает употреблять, желая заполнить какой-то вакуум. У него нет друзей или ему скучно, или от неуспеха в профессии, это встречается у творческих, например, людей. А сейчас все больше от глупого любопытства и, как многим кажется, с совсем безобидного, вейпов тех же. Хотя сейчас по-прежнему чаще всего начинают с анаши, прикрываясь тем, что от простого курения, пусть даже травки, ничего страшного не случится. А на самом деле она вызывает сильнейшую зависимость, эффект схож с прогрессирующей шизофренией, мозги будто плавятся, и лишь поначалу нет никаких видимых изменений, но человек уже не в состоянии бороться с непроходящей ленью, начинаются проб­лемы с памятью. Благо если при первых попытках употребления человеку подурнеет до такой степени, что он решит больше никогда не пробовать. И, скорее всего, он не станет пробовать и что-то другое.

– У столь популярной сейчас «синтетики» схожее влияние на организм?

– Смотря какая «синтетика». Намешать ведь могут что угодно, состав не проверить, а последствия могут быть вплоть до летальных. Хотя наркоманы вообще мало чего боятся. Они смотрят на знакомых, которые, вероятно, им и предложили попробовать, и думают: «Ну ведь живы они и одеты неплохо, и при деньгах, значит и у меня все будет в порядке».

Если же говорить в целом, то да, «синтетика» также губительна для наркоманов. Обычно начинают с малых доз и редко – раз-два в месяц, этого поначалу хватает для ощущений. Но есть и те, кто подсаживается молниеносно, им нужны дозы каждый день. Нар­команы со стажем уходят в так называемые марафоны сродни запою. Употребляют несколько дней подряд, практически не едят и не спят, сходят с ума от избытка энергии. Это крайне губительно для организма, и порой он сам себя «выключает». Человек может внезапно отключиться, за рулем, например.

Довольно часто «синтетика» становится катализатором прояв­ления психических отклонений, а может и сформировать параноидальные склонности, ту же шизофрению.

Еще один негативный эффект – нынешние мефедроны «держат» недолго, час-два, на это время можно сослаться на встречу с друзьями, рабочие задержки и не попадаться на глаза близким. И очень часто наркотики мешают с алкоголем, и тогда уже точно непонятно, выпил человек или под веществами. Это позволяет долго скрывать свое пристрастие, оттягивая момент обращения за помощью. Многих от быстрой смерти уберегает лишь страх употреблять инъекционно, чаще «синтетику» все же нюхают.

Наверное, удивлю: пришедший в себя после употребления герои­на человек гораздо адекватнее, чем наркоман, переживший связь с «синтетикой». У первого мозг более сохранен, что объясняется растительным происхождением опиоидов. Синтетика же дает мгновенное и сильнейшее воздействие на мозг – это как дать высокое напряжение на лампочку: светить она будет очень ярко, но совсем недолго. Да и агрессия у «синтетиков» бьет через край, и чаще всего в сторону родных. «Старые» наркоманы в этом плане другие, они своеобразные, но принципы – не делать больно близким. Нынешнее же поколение наркотиков породило трусов, которые срываются на родителях и женах. Мы называем их домашними террористами.

А вот когда они проходят деинтоксикацию, то это абсолютно другие люди – классные, общительные, умные, с ними интересно общаться, работать. Вы никогда не догадаетесь, глядя на прошедшего успешную реа­билитацию человека, что перед вами бывший наркоман или алкоголик. И им самим дорого это ощущение независимого себя, поэтому возвращается на повторную реабилитацию максимум пара человек в год. С остальными же на протяжении нескольких лет поддерживаются отношения.

У нас есть группы выпускников, мы собираемся раз в неделю, проводим лекции, просто болтаем, что-то типа клуба анонимных алкоголиков, но уже для ненавязчивого контроля ситуации. Узнаем, следует ли выпускник нашим рекомендациям. Это, например, может быть смена места жительства, чтобы отдалиться от ассоциации и круга людей. К слову, многие из прошедших реабилитацию остаются у нас в качестве волонтеров, и это очень крутая практика. Сами прошедшие через зависимость, они транслируют находящимся в процессе: смотри, я смог, и ты сможешь.