Архивы с личными делами репрессированных закрыты до сегодняшнего дня
6932
Елена Ульянкина, Карагандинская область
Без вины заключенные
В Музее памяти жертв политических репрессий поселка Долинка есть Книга памяти, в которую каждый может внести имя своего родственника, отбывавшего срок в Карлаге. На ее страницах сотни записей.
Люди не только пишут имена репрессированных, но и оставляют воспоминания о них. Эту информацию сотрудники музея бережно хранят и используют для подготовки видеосюжетов для соцсетей в рубрике «Возвращенные имена». Один из них повествует о судьбе безвинно осужденной по статье «контрреволюционная деятельность» Марии Пругло.
Она родилась в Украине, окончила школу и пединститут, а потом устроилась на работу в газету «Ленинец», с которой и начался ее путь в лагерь. Люди попросили Марию Львовну с помощью печатного слова походатайствовать об освобождении незаконно арестованного односельчанина. Девушка исполнила их просьбу, человека отпустили, но через два дня задержали уже ее саму.
В декабре 1943 года ее осудили особым совещанием при НКВД СССР и приговорили к 8 годам лишения свободы. В вагоне-теплушке Марию и других осужденных почти месяц везли в казахстанский Карлаг. Все это время им давали только хлеб и воду.
В лагерь Мария Львовна прибыла истощенной и обессиленной. Несмотря на это, ее отправили работать на каменоломню. Позже перевели на животноводческий участок, где девушка пасла скот и доила коров. В Карлаге она познакомилась со своим будущим мужем. Руководство лагеря разрешило им пожениться, однако родившегося ребенка оставить не позволили. Его забрали в Дом малютки.
Освободившись из лагеря, семья репрессированных осталась жить в поселке Долинка Карагандинской области. Казахстан стал им новым домом. А Мария Львовна посвятила себя детям, до пенсии проработав учителем.
...Жернова политических репрессий ломали судьбы не только взрослых, но и детей. Сколько малышей родилось и погибло в Карлаге, неизвестно. В архивах есть лишь данные по отдельным периодам. В частности, за 1940–1941 годы в застенках родились 1 048 детей, а в период с 1940 по 1944 год умерли 924. В 1950–1952 годах в лагере появились на свет 1 713 малышей, а скончались 1 130.
Татьяна Никольская называет себя ребенком Карлага. Она выжила, а ее брат-близнец Иван скончался из-за болезни, когда ему не было и 2 лет. Их мать Ксения Никольская попала в исправительно-трудовой лагерь в 1937 году как «жена врага народа». Ее муж, главный инженер Дорогомиловского химзавода, был репрессирован и расстрелян на Лубянке.
В лагере Ксения Никольская встретила новую любовь, и у нее родились близнецы – Таня и Ваня. В возрасте 9 месяцев они заболели. Лечить детей «врагов народа» было не положено.
– Проболев около года, мой брат умер, – рассказала Татьяна Никольская сотрудникам Музея памяти жертв политических репрессий. – А я выжила и пробыла с мамой еще 5,5 лет. Моего брата, как всех других умерших детей, «выбросили» на мамочкино кладбище. К сожалению, там нет могил с фамилиями. Мама просто приезжала туда и кланялась всем детям, которые там лежат.
Когда срок заключения истек, Ксения Никольская с дочерью уехала в Россию. Там ее ждали мать и сын от первого брака. А вот ее любимый мужчина, подкошенный смертью сына и добавлением срока, умер в Карлаге.
Не все рассекречено
Такими историями родственники репрессированных делятся с сотрудниками музея, приезжая почтить память безвинно пострадавших в период сталинских репрессий. Некоторые привозят личные вещи, старые фотографии и документы – немые свидетельства того страшного времени. Люди хотят сохранить память о своих близких.
– 31 мая – день великой скорби, – говорит директор Музея памяти жертв политических репрессий Светлана Байнова. – Обычно в этот день к нам приезжают потомки репрессированных, возлагают цветы к стеле, расположенной во дворе музея, рассказывают истории своих семей. Выговориться хочет каждый. К сожалению, сейчас из-за карантинных ограничений мы не можем проводить массовые мероприятия, а жаль. Ведь самих репрессированных уже нет в живых, а их родственников становится все меньше. За последний год мы потеряли трех активных членов совета общественности нашего музея. Это большая утрата.
В музей ежедневно поступают письма и обращения от людей, ищущих информацию о своих родственниках, судьбы которых связаны с Карлагом. Пишут жители Казахстана, России, Украины, Германии...
Сотрудники Музея памяти жертв политических репрессий стараются им помочь: посылают запросы в архивы Министерства внутренних дел Казахстана и Комитет по правовой статистике и специальным учетам. Именно там хранятся статистические карточки по делам осужденных. Приходят ответы со скудными данными о прибытии в лагерь, убытии или смерти, или же с формулировкой «сведениями не располагаем».
– До сих пор много информации о ссыльных и репрессированных засекречено, – констатирует Светлана Байнова. – Неизвестно точное количество людей, отбывавших заключение в Карлаге. Обычно мы говорим, что их было более миллиона. Как правило, гриф «секретно» снимается спустя 75 лет. Но непонятно, от какой даты вести отсчет: с момента освобождения человека из Карлага, со дня закрытия лагеря или с 1991 года, когда образовался независимый Казахстан.
Архивы с личными делами репрессированных до сегодняшнего дня закрыты. Даже если туда обратится родственник заключенного, он не сможет полностью ознакомиться с материалами. Ведь они проходят «техническую обработку».
– Из дела убирают часть документов процессуального характера, например, о том, как проходили допросы. У нас эта информация до сих пор держится в тайне. Хотя, например, в Украине или Эстонии она давно есть в открытом доступе, – говорит Светлана Байнова.
Директор Музея памяти жертв политических репрессий считает, что нельзя скрывать от людей информацию об их родителях, дедах и прадедах. Они имеют право знать историю своей семьи. А еще – требовать реабилитации тех, кто безвинно пострадал во времена тоталитарного режима.
Восстановить справедливость
«Мы помним, что «великий террор» принес великие страдания народам советской эпохи, – сказал Глава государства Касым-Жомарт Токаев в мае 2020 года. – Более пяти миллионов человек были депортированы в Казахстан со всего СССР. Около 100 тысяч наших граждан подверглись преследованиям, более 20 тысяч из них были расстреляны. Долг каждого из нас – отдать дань уважения душам невинных жертв одного из самых трудных времен прошлого века».
Тогда Президент Казахстана дал поручение о создании Государственной комиссии по полной реабилитации жертв политических репрессий. Ее председателем стал Госсекретарь Крымбек Кушербаев, а членами – ученые-историки, представители общественных организаций, руководители госорганов, Национального и госархивов. Комиссия призвана, во-первых, определить полный перечень категорий нереабилитированных жертв политических репрессий. Вторая ее основная задача – выработать законодательные предложения, которые позволят завершить процесс юридической и политической реабилитации жертв тоталитаризма.
– Я считаю, что сейчас этот вопрос очень актуален, – отмечает Светлана Байнова. – Ведь в нашей истории много белых пятен. Не исключено, что в рамках деятельности госкомиссии будут рассекречиваться дела осужденных по политическим мотивам и тех, кто этого заслуживает, реабилитируют. Таких людей у нас наберется очень много. Я думаю, работа госкомиссии поможет восстановить историческую справедливость.
Светлана Климентьевна считает, что нельзя реабилитировать поголовно всех узников Карлага. Ведь в него попадали и настоящие преступники. В каждом конкретном деле должны разбираться прокуроры и судьи, а потом давать свое заключение.
– Это мое сугубо личное мнение, – добавляет она. – Я не согласна с теми, кто считает всех энкавэдэшников подлыми и жестокими. Здесь надо рассматривать каждого конкретного человека. Вот у нас в поселке Долинка жил человек, который когда-то работал начальником зоны в АЛЖИРе. Спустя много лет к нему приезжали бывшие узницы лагеря и благодарили за все хорошее, что он для них сделал. Женщины говорили: «Если бы не вы, мы бы умерли».
В Казахстане вряд ли найдешь человека, семью которого не коснулся «большой террор» – голод, ссылки, депортация, политические репрессии. Затронул он и родных Светланы Байновой. Сестра ее бабушки по отцовской линии была узницей АЛЖИРа, получив клеймо «жены врага народа». Она пострадала за политические убеждения своего супруга-алашординца Айдархана Турлыбаева, расстрелянного в 1937 году. Он был грамотным юристом, за что получил прозвище «казахский Плевако».
– Правильно говорят, что надо знать историю своего рода до седьмого колена. Надо помнить о трагических этапах истории своей семьи, – высказывает свое мнение директор Музея памяти жертв политических репрессий поселка Долинка. – У нас на экскурсиях бывают школьники, многие из которых и не слышали про репрессии. Они, выходя из музея, беседуют со сверстниками и говорят: «Прикинь, че было, оказывается!» Я считаю, что нужно пересмотреть программу преподавания истории первой половины ХХ века в школах. А родители должны рассказывать своим детям о голоде в Казахстане, о ссыльных и депортированных народах, о сталинских репрессиях. Важно чтить память тех, кто пострадал в период репрессий, и не повторять страшных ошибок прошлого.
В Музее памяти жертв политических репрессий поселка Долинка есть Книга памяти, в которую каждый может внести имя своего родственника, отбывавшего срок в Карлаге. На ее страницах сотни записей.
Люди не только пишут имена репрессированных, но и оставляют воспоминания о них. Эту информацию сотрудники музея бережно хранят и используют для подготовки видеосюжетов для соцсетей в рубрике «Возвращенные имена». Один из них повествует о судьбе безвинно осужденной по статье «контрреволюционная деятельность» Марии Пругло.
Она родилась в Украине, окончила школу и пединститут, а потом устроилась на работу в газету «Ленинец», с которой и начался ее путь в лагерь. Люди попросили Марию Львовну с помощью печатного слова походатайствовать об освобождении незаконно арестованного односельчанина. Девушка исполнила их просьбу, человека отпустили, но через два дня задержали уже ее саму.
В декабре 1943 года ее осудили особым совещанием при НКВД СССР и приговорили к 8 годам лишения свободы. В вагоне-теплушке Марию и других осужденных почти месяц везли в казахстанский Карлаг. Все это время им давали только хлеб и воду.
В лагерь Мария Львовна прибыла истощенной и обессиленной. Несмотря на это, ее отправили работать на каменоломню. Позже перевели на животноводческий участок, где девушка пасла скот и доила коров. В Карлаге она познакомилась со своим будущим мужем. Руководство лагеря разрешило им пожениться, однако родившегося ребенка оставить не позволили. Его забрали в Дом малютки.
Освободившись из лагеря, семья репрессированных осталась жить в поселке Долинка Карагандинской области. Казахстан стал им новым домом. А Мария Львовна посвятила себя детям, до пенсии проработав учителем.
...Жернова политических репрессий ломали судьбы не только взрослых, но и детей. Сколько малышей родилось и погибло в Карлаге, неизвестно. В архивах есть лишь данные по отдельным периодам. В частности, за 1940–1941 годы в застенках родились 1 048 детей, а в период с 1940 по 1944 год умерли 924. В 1950–1952 годах в лагере появились на свет 1 713 малышей, а скончались 1 130.
Татьяна Никольская называет себя ребенком Карлага. Она выжила, а ее брат-близнец Иван скончался из-за болезни, когда ему не было и 2 лет. Их мать Ксения Никольская попала в исправительно-трудовой лагерь в 1937 году как «жена врага народа». Ее муж, главный инженер Дорогомиловского химзавода, был репрессирован и расстрелян на Лубянке.
В лагере Ксения Никольская встретила новую любовь, и у нее родились близнецы – Таня и Ваня. В возрасте 9 месяцев они заболели. Лечить детей «врагов народа» было не положено.
– Проболев около года, мой брат умер, – рассказала Татьяна Никольская сотрудникам Музея памяти жертв политических репрессий. – А я выжила и пробыла с мамой еще 5,5 лет. Моего брата, как всех других умерших детей, «выбросили» на мамочкино кладбище. К сожалению, там нет могил с фамилиями. Мама просто приезжала туда и кланялась всем детям, которые там лежат.
Когда срок заключения истек, Ксения Никольская с дочерью уехала в Россию. Там ее ждали мать и сын от первого брака. А вот ее любимый мужчина, подкошенный смертью сына и добавлением срока, умер в Карлаге.
Не все рассекречено
Такими историями родственники репрессированных делятся с сотрудниками музея, приезжая почтить память безвинно пострадавших в период сталинских репрессий. Некоторые привозят личные вещи, старые фотографии и документы – немые свидетельства того страшного времени. Люди хотят сохранить память о своих близких.
– 31 мая – день великой скорби, – говорит директор Музея памяти жертв политических репрессий Светлана Байнова. – Обычно в этот день к нам приезжают потомки репрессированных, возлагают цветы к стеле, расположенной во дворе музея, рассказывают истории своих семей. Выговориться хочет каждый. К сожалению, сейчас из-за карантинных ограничений мы не можем проводить массовые мероприятия, а жаль. Ведь самих репрессированных уже нет в живых, а их родственников становится все меньше. За последний год мы потеряли трех активных членов совета общественности нашего музея. Это большая утрата.
В музей ежедневно поступают письма и обращения от людей, ищущих информацию о своих родственниках, судьбы которых связаны с Карлагом. Пишут жители Казахстана, России, Украины, Германии...
Сотрудники Музея памяти жертв политических репрессий стараются им помочь: посылают запросы в архивы Министерства внутренних дел Казахстана и Комитет по правовой статистике и специальным учетам. Именно там хранятся статистические карточки по делам осужденных. Приходят ответы со скудными данными о прибытии в лагерь, убытии или смерти, или же с формулировкой «сведениями не располагаем».
– До сих пор много информации о ссыльных и репрессированных засекречено, – констатирует Светлана Байнова. – Неизвестно точное количество людей, отбывавших заключение в Карлаге. Обычно мы говорим, что их было более миллиона. Как правило, гриф «секретно» снимается спустя 75 лет. Но непонятно, от какой даты вести отсчет: с момента освобождения человека из Карлага, со дня закрытия лагеря или с 1991 года, когда образовался независимый Казахстан.
Архивы с личными делами репрессированных до сегодняшнего дня закрыты. Даже если туда обратится родственник заключенного, он не сможет полностью ознакомиться с материалами. Ведь они проходят «техническую обработку».
– Из дела убирают часть документов процессуального характера, например, о том, как проходили допросы. У нас эта информация до сих пор держится в тайне. Хотя, например, в Украине или Эстонии она давно есть в открытом доступе, – говорит Светлана Байнова.
Директор Музея памяти жертв политических репрессий считает, что нельзя скрывать от людей информацию об их родителях, дедах и прадедах. Они имеют право знать историю своей семьи. А еще – требовать реабилитации тех, кто безвинно пострадал во времена тоталитарного режима.
Восстановить справедливость
«Мы помним, что «великий террор» принес великие страдания народам советской эпохи, – сказал Глава государства Касым-Жомарт Токаев в мае 2020 года. – Более пяти миллионов человек были депортированы в Казахстан со всего СССР. Около 100 тысяч наших граждан подверглись преследованиям, более 20 тысяч из них были расстреляны. Долг каждого из нас – отдать дань уважения душам невинных жертв одного из самых трудных времен прошлого века».
Тогда Президент Казахстана дал поручение о создании Государственной комиссии по полной реабилитации жертв политических репрессий. Ее председателем стал Госсекретарь Крымбек Кушербаев, а членами – ученые-историки, представители общественных организаций, руководители госорганов, Национального и госархивов. Комиссия призвана, во-первых, определить полный перечень категорий нереабилитированных жертв политических репрессий. Вторая ее основная задача – выработать законодательные предложения, которые позволят завершить процесс юридической и политической реабилитации жертв тоталитаризма.
– Я считаю, что сейчас этот вопрос очень актуален, – отмечает Светлана Байнова. – Ведь в нашей истории много белых пятен. Не исключено, что в рамках деятельности госкомиссии будут рассекречиваться дела осужденных по политическим мотивам и тех, кто этого заслуживает, реабилитируют. Таких людей у нас наберется очень много. Я думаю, работа госкомиссии поможет восстановить историческую справедливость.
Светлана Климентьевна считает, что нельзя реабилитировать поголовно всех узников Карлага. Ведь в него попадали и настоящие преступники. В каждом конкретном деле должны разбираться прокуроры и судьи, а потом давать свое заключение.
– Это мое сугубо личное мнение, – добавляет она. – Я не согласна с теми, кто считает всех энкавэдэшников подлыми и жестокими. Здесь надо рассматривать каждого конкретного человека. Вот у нас в поселке Долинка жил человек, который когда-то работал начальником зоны в АЛЖИРе. Спустя много лет к нему приезжали бывшие узницы лагеря и благодарили за все хорошее, что он для них сделал. Женщины говорили: «Если бы не вы, мы бы умерли».
В Казахстане вряд ли найдешь человека, семью которого не коснулся «большой террор» – голод, ссылки, депортация, политические репрессии. Затронул он и родных Светланы Байновой. Сестра ее бабушки по отцовской линии была узницей АЛЖИРа, получив клеймо «жены врага народа». Она пострадала за политические убеждения своего супруга-алашординца Айдархана Турлыбаева, расстрелянного в 1937 году. Он был грамотным юристом, за что получил прозвище «казахский Плевако».
– Правильно говорят, что надо знать историю своего рода до седьмого колена. Надо помнить о трагических этапах истории своей семьи, – высказывает свое мнение директор Музея памяти жертв политических репрессий поселка Долинка. – У нас на экскурсиях бывают школьники, многие из которых и не слышали про репрессии. Они, выходя из музея, беседуют со сверстниками и говорят: «Прикинь, че было, оказывается!» Я считаю, что нужно пересмотреть программу преподавания истории первой половины ХХ века в школах. А родители должны рассказывать своим детям о голоде в Казахстане, о ссыльных и депортированных народах, о сталинских репрессиях. Важно чтить память тех, кто пострадал в период репрессий, и не повторять страшных ошибок прошлого.
